В те времена медвытрезвители были широко распространены в доперестроечном Советском Союзе. Одно время там применяли массовые помывки специфического контингента из шланга с ледяной водой, до тех пор, пока один из пьяниц, «не дал дуба» после такой одной «оздоровительной процедуры». Помывки запретили, ввели должность фельдшера на предмет освидетельствования здоровья алкашей и пьяниц. Так, что милиция, совместно с медициной являлись активными борцами с пьянством, особенно если привозили спецконтингент с недопитыми и непочатыми бутылками спиртного. Сотрудники все это реквизировали, а все спиртное («Не пропадать же добру!») выпивали без остатка. В плане борьбы с пагубными привычками в вытрезвителе одно время злостных постояльцев стригли наголо, фотографировали и вывешивали на стенде с громким названием «Они позорят район». Также в воспитательных целях прикрепляли на стенде фотографии милицейских дубинок старого и нового образца. «Полюбуйтесь, граждане, насколько отличается новая палка от старой! И побольше в размерах, и поувесистее!»

Эти меры ни к чему хорошему не привели. Как пили мужики, так и продолжали употреблять ее горькую. Вот в таком вот медицинском заведении, находящемся почему-то в ведении Министерства Внутренних Дел и работала наша Валя, пока самым простым образом не сбл… овалась и неперетрахалась со всеми доблестными сотрудниками правоохранительных органов.

Леонид Павлович, а к тому времени к нему приклеилась кличка «Лёпа», просто не замечал всех похождений своей половины, милицейской подстилки, пока ему добрые люди не открыли глаза на его супругу. Это в городе можно бесконечно долго гулять и не попадаться на глаза и держать в тайне все свои похождения. В деревне же ты не успеешь чихнуть, как на другом конце уже все будут знать: почему ты чихнул, по какой причине и с кем.

Лёпа же все не хотел верить бесконечным изменам своей супруги, пока сам, случайно не застал ее с одним лейтенантом, в собственной квартире. Лейтенантик был в одних трусах и галстуке, но Валя категорично заявила:

– Он меня попросил попросту погладить брюки. Ведь не могла же я своему коллеге отказать в такой малости!

Эта малость заключалась не только в глажении брюк. До мордобоя дело не дошло, а вот «Лёпа» все сокрушался и недоумевал: «Но почему в моей квартире она решила ему гладить брюки, а не на работе?» Коллеги ему старались внушить: «Леня, ведь тебе жена рога ставит, на хрена тебе такая бл… ь нужна?» Но разве можно было Лёпу переубедить. Все старались его всячески уверить, что уже вся деревня над ним смеется, а он все верит сказкам жены. Для многих тогда было загадкой, как же это фельдшер могла изменить доктору? У многих это не укладывалось в голове. Так Лёпа стал одним из первых жертв сельского разврата. Просто он сильно любил своего сына Павлика и старался не обращать внимания на похождения своей супруги. Когда же весь поселок заговорил на каждом перекрестке, ему уже ничего не оставалось делать, как подчиниться общественному мнению и разойтись с женой. Та не долго горевала и укатила вместе с ребенком, прихватив заодно с собой очередного лейтенанта-любовника в город. Там ее следы и потерялись.

А вот кличка у «Лёпы» точно соответствовала его характеру. Принять своего самостоятельного решения в отношении любого больного он не мог. Одной только положительной чертой Лепы было это сильное сострадание к своим больным. Да и весь его вид говорил о какой-то непутевости, беззащитности, жалости. Среднего роста, с очками на продолговатом лице, такой вот доктор Чехов в провинции. Благо вместе с ним работали опытные врачи и помогали ему. В основном он сидел на «абортах», делал их по 10—15 штук в день, да во время дежурств работал в родильном отделении. Но женщины его любили. Во время родов «Лёпа» мог с роженицей вместе плакать, сложив свою голову на женский живот, утешая, ее страдания. Он постоянно переживал за своих больных, но толком ничего не умел делать и боялся брать всю ответственность на себя.