Завтра-послезавтра уйдет как новенький, возможно, через пять-семь лет окажется в еще худшем состоянии, чем сейчас, потому что пить не бросит, сколько его ни предупреждай. Характерная сутулость, тонкие для мужчины руки и сизые прожилки на носу говорили о том, что этот человек закладывает за воротник не первый год а, может, и не первое десятилетие. Надо добавить к зельям снотворное, чтобы унять беспокойство и раздражительность, которые непременно появятся, когда организм поймет, что его лишили спиртного.

С родильницей и вовсе ничего не нужно было делать, только убедиться, что все в порядке. Может, даже вечером Ланс ее и отпустит, орка и так начала ворчать, дескать, бабки в поле рожали а она, как неженка, на кровати валяется. Сразу видно — у нее первый ребенок, матери со стажем, наоборот, пользовались возможностью день-два отдохнуть в палате, пока за детьми и хозяйством присматривают бабушки.

Немного сегодня пациентов, лето, в больницу попадают только те, кому совсем невмоготу. Осталась последняя.

Пациентку, которую вечером привезли родственники из пригорода, Киран устроил в отдельную палату. Запах мертвой плоти шибанул в нос, едва Ланс открыл дверь.

Женщина с мягким круглым лицом смотрела на целителей с надеждой, которую они оправдать не могли. Ланс говорил и видел, как на этом лице проступает отчаяние.

— Я не хочу стать калекой, — прошептала она.

— Ни один целитель не в силах оживить то, что уже мертво. Мне очень жаль.

Женщина кивнула, глаза ее стремительно наполнялись слезами.

— Я понимаю… Просто…

— Мы отнимем ноги ниже колена. Можно сделать протезы. Вам придется заново учиться ходить, но вы сможете справляться без посторонней помощи.

— Мои братья меня не бросят. — Она помолчала. Добавила резко: — Когда? Не хочу передумать.

— Сегодня. Мы дадим вам снотворное зелье, чтобы вы не волновались, прямо сейчас. Еще одно, сильное, перед самой операцией, и поддержим сон заклинанием. Вы ничего не почувствуете, — пообещал Ланс.

Выйдя из палаты, он поколебался мгновение, раздумывая, не провести ли операцию прямо сейчас, оттягивая беседу с монной Озис. Нет, сочтет за пренебрежение и разобидится, а обижать благотворительниц нельзя, как бы навязчивы они ни были.

— Простите, что заставил вас ждать, — преувеличенно бодро произнес он. — Пациенты требуют внимания. Ведь все это ради них, в конце концов, верно? — Он жестом пригласил гостью в кабинет.

— Чай? Кофе? — поинтересовался Ланс, когда все полагающиеся этикетом слова были произнесены и посетительница устроилась в кресле.

— Кофе. У вас великолепный кофе.

Ланс пристроил джезву на спиртовку — после утреннего обхода и лечения, да перед операцией тратить магию на то, чтобы сварить кофе, не хотелось.

— Я принесла собранное на вчерашнем балу, — сказала монна Озис.

Она выложила на стол банковский чек. Вчера в конце благотворительного вечера ящик с пожертвованиями открыли и пересчитали собранное под аплодисменты гостей. Но обычно дама являлась с чеком к обеду, хорошенько выспавшись после бала.

— Вы, как всегда, полны энергии, — улыбнулся ей Ланс, едва удержав на языке «в вашем-то возрасте».

Он порой завидовал неукротимому стремлению к деятельности этой дамы и надеялся, что к ее годам будет хотя бы вполовину так же бодр.

— Чем быстрее вы пустите деньги в дело, тем лучше, верно? — Она вернула улыбку.

Ланс набросал расписку, протянул благотворительнице, добавив:

— Хотите ознакомиться с бухгалтерской книгой?

— Что вы, что вы, — ожидаемо замахала она руками. — Как вы могли подумать, будто кто-то из нас усомнится…

— Все же я сделал для вас копию. — Он протянул ей листы, исписанные цифрами. — Может быть, сгодится вместо снотворного.