В шестнадцать ноль-ноль с ремня Расписаева снова раздался противный писк. На этот раз новый обитатель кабинета занялся приготовлением чая.

В шестнадцать пятьдесят, повинуясь всё тому же неприятному писку, Расписаев оторвался от бумаг, аккуратно разложил их на столе и, прикрыв глаза, ушёл в самого себя. В смысле – начал медитировать.

В семнадцать ноль-ноль Расписаев, встрепенувшись от писка мобильника, резво подскочил, схватил портфель и, попрощавшись с коллегами, направился к двери.

«Какой он, однако… аккуратный, – покачал головой Панкратов, проводив взглядом спину новичка, скрывшуюся за дверью. – И предсказуемый… В будущем».

На следующий день сослуживцам Расписаева стал известен его дообеденный распорядок дня. С восьми ноль-ноль до восьми часов десяти минут – погружение в себя. В девять часов – утренняя гимнастика и кружка холодной воды. В десять – чаепитие. Одиннадцать пятьдесят – погружение в себя… В двенадцать Расписаев ушёл в столовую, вернулся ровно в час дня. Десять минут погружался в себя… Собственно, с этого места всё пошло так же, как и в предыдущий день. Промежутки между перечисленными мероприятиями Расписаев заполнял работой.

Заслышав писк расписаевского мобильника, Панкратов, Петров и Соколова дружно бросали свои дела и принимались увлечённо и изумлённо наблюдать за действиями нового коллеги.

Спустя неделю выяснилось, что Юрий Андреевич, несмотря на свою огромную работоспособность и страстное желание работать, работать, работать, – вовсе не прочь поболтать. Видно, поначалу он привыкал к новому коллективу. А как освоился – его просто понесло. Затеяв разговор, Расписаев мог забыть даже о необходимости выполнять порученное ему задание. Но ни в коем случае не пропускал мероприятий, выполняемых по сигналу мобильника. Каким бы ни был интересным разговор, стоило раздаться уже хорошо знакомому всем писку – Расписаев останавливался на полуслове или переставал слушать собеседника и начинал заниматься делами в соответствии со своим личным расписанием. Случалось, правда, что мобильник пищал во время разговора с начальником. Понятное дело, Юрий Андреевич не смел послать руководителя куда подальше. В таких случаях он становился рассеянным, глотал слова и комкал фразы, на вопросы собеседника отвечал невпопад. Случалось, начинал нервничать, повышал голос. Нарушать составленное, видимо уже давно расписание для Расписаева было делом чрезвычайно нежелательным и неприятным. Что же касается его соседей по кабинету, то привычка нового коллеги делать всё по времени сначала смешила и удивляла, а потом они привыкли к ней, и Расписаев за свою собранность и последовательность стал даже пользоваться огромным уважением товарищей по работе. Да, иногда мы уважаем друг друга не за то, чему хотели бы научиться и следовать сами, а просто за то, что сосед умеет и делает нечто, одному ему свойственное. Уважаем, не задумываясь при этом: а в самом ли деле за это следует уважать?..

С приходом Расписаева коллектив отдела стал сплочённее. Поболтать с интересным собеседником частенько приходили обитатели других кабинетов, засиживались часами. Слушая их и не имея возможности как следует углубиться в свои размышления, Панкратов сильно затосковал и даже начал слегка ненавидеть нового коллегу. Как думать о чём-то серьёзном, когда вокруг почти постоянная пчелиная суета?.. Жужжанье, переходящее в крики?.. Впрочем, очень скоро Дмитрию стало стыдно за свои мысли: окружающим людям хорошо, они тянутся друг к другу, общаются, неужели он не может потерпеть, утихомирить на какое-то время своё эго?.. Ведь не всю же жизнь ему сидеть в этом кабинете?.. Так не лучше ли понаблюдать за беседующими людьми, прислушаться к их речам?.. Что их волнует, чем живут?.. Куда, в конце концов, мы катимся?.. Мы, верхнебрындинцы, и весь мир. Ведь всё это можно узнать, прислушавшись к разговорам сослуживцев!.. Или не всё?.. Так или иначе, появление в ПТО Расписаева приблизило увольнение Панкратова. И уже только за это стоило сказать Юрию Андреевичу огромное спасибо!..