Если кто-то захочет собрать на меня компромат, сильно разочаруется – поживиться там практически нечем. Давайте сэкономлю вам время и самые шокирующие подробности моей жизни сообщу сама: однажды я дала взятку… Что? Ну да, это практически всё. Признаюсь только потому, что иных уж нет, а те далече и моя откровенность никому больше не может повредить, все сроки давности вышли.

Хотя кому может прийти в голову рыться в биографическом хламе почти никому не известного автора! То ли дело в былые эпохи, когда любая пикантная пошлость из жизни кумира становилась предметом пристального интереса целых поколений читателей. То были титаны, богатыри-не-вы, и раскапывание их пороков составляло тайную усладу обывателя, позволяя хоть как-то оправдать своё бесцветное существование: смотрите-ка, этот ничуть не лучше меня, а его в учебники, и это пример для молодёжи, ц-ц-ц! Из тех, кто рассуждает о пьяных эскападах Есенина, большинство и стихов-то его не читали, но как приятно отомстить за школьные мучения…

Пророк и его паства. Учитель и его последователи. Писатель и его читатели. Все эти «что такое хорошо и что такое плохо», «кто виноват?» и «что делать?», «тварь ли я дрожащая или право имею?»… Эволюция завершилась: сегодня каждый сам себе и писатель, и читатель, и бог, и судия. Литературный онанизм какой-то: сам пишу, сам читаю и сам решаю, хорошо или плохо. Собственно, критерий остался только один. «Хороший рассказ! – Да чем же он хороший? – Поржать можно!»

Мы вышли на плато кривой, когда число писателей и читателей сравнялось, дальше только вниз, к утрате письменности как таковой, ибо зачем человеку общаться с самим собой посредством текста? Разработчики устройств просекли тенденцию первыми, и наши девайсы давно уже общаются с нами посредством иконок, а их пользователи друг с другом – посредством коротких видео. Они это называют, кажется, stories – «истории», те же наскальные рисунки дописьменной эпохи, только в цифровом исполнении.

Где-то у Голсуорси есть мысль, что чем больше звёзд видит человек из своего окна, тем выше нравственность в народе. Хочется добавить: чем больше смыслов способен увидеть человек в любом факте, тем больше он человек…

Уже некоторое время один мой друг, обладатель нескольких солидных дипломов и безусловно одарённый прекрасным слогом, пристаёт ко мне с предложением переписать учебник русского языка, убрав из него все «ненужные» правила. Ну какая, говорит, к лешему, разница, пишется слово с одной или двумя Н?!

Действительно, наверное, пора. Поднимите руки, кто не видит разницы между словами суженый и суженный?

Однажды тупо устаёшь ждать.

Послушай, говоришь ты ему, но я же яхта. «Что?! Ты себя-то видела? – прилетает откуда-то с дивана, – Какая ты яхта!» Морская, упорствуешь ты. Ловкая, приёмистая, стремительная. Только представь: ветер поёт в ушах, ты ловишь парусом галс, и мы с тобой рассекаем сверкающие волны. Пахнет солью и приключениями… Айда в море! «Сдурела штоле? Какое море! У меня кредит за пылесос не уплόчен, нафига мне ещё приключения!» А что же тебе нужно, интересуешься ты. Он на секунду задумывается, оценивающе глядя на лакированное дерево твоих бортов. «Табуретка! Мне нужна табуретка».

И принимается строгать из тебя табуретку…

Однажды Папа Карло вырезал себе куклу. Это он сначала думал, что куклу, а оказалось – сыночка. Карло был одинок и беден, а мальчишка уже под резцом отжигать принялся, и сколько бы Карло ни подрезал ему нос, тот всё равно отрастал неприлично большой. Но в конце концов, лучше парнишка с длинным носом и шилом в жопе, чем одинокая тоскливая старость, решил Папа Карло и оставил как есть. И благодаря этому недальновидному попустительству, в просторечии именуемому любовью, за нарисованным холстом голодной каморки ему открылась дверь в огромный мир…