– В чем дело, Номос? – удивленно спросила она.

– Простите, принцесса, но я вам солгал. Ваш отец не посылал за вами. Я осмелился на эту дерзость только потому, что уже давно и страстно вас люблю. Сегодня утром я просил у повелителя вашей руки, но он ответил, что своей рукой вправе распоряжаться только вы сами.

– Ты обладаешь многими прекрасными качествами, Номос, и я всегда относилась к тебе с огромным уважением…

– Не продолжайте, принцесса. Я все понял…

Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, и с отвратительной усмешкой бормотал сквозь зубы:

– Ты еще пожалеешь о своем отказе, бывшая ханская дочь…

Хан стоял у выходившего в дворцовый парк высокого стрельчатого окна своей опочивальни и, услышав шаги за спиной, медленно обернулся. Последнее, что он видел в своей жизни, был сверкающий меч, занесенный над его головой…

– Что случилось? – взглянув на расстроенное лицо подруги, спросила Танаис.

– Ничего, о чем стоило бы рассказывать… У тебя очень нездоровый вид. Я позову лекаря.

– Я и впрямь чувствую себя довольно скверно, но, кажется, это не тот случай, когда лекарь сумеет мне помочь… Похоже, что я умираю…

В этот момент с шумом распахнулись двери, и с окровавленным мечом в руке в комнату ворвался Номос, сопровождаемый дюжиной телохранителей.

– На этом мече – кровь твоего отца! – бросая меч к ногам Алетейи, с торжествующей усмешкой воскликнул он. – Отныне престол Феодосии принадлежит мне! Ты не пожелала стать моей супругой, – так будешь наложницей!

Танаис бросилась к убийце, но телохранители не дремали и, когда она наклонилась, чтобы подобрать меч, один из них ударил ее по затылку кулаком. Она упала лицом на ковер и на мгновение лишилась чувств от обжигающей боли.

– В подземелье ее, и пусть сидит там без пищи и воды, пока я не придумаю для нее достойной казни! – гневно повелел Номос.

При этих словах Алетейя вскрикнула и рухнула на ковер рядом с Танаис.

Алетейя очнулась глубокой ночью в своей опочивальне.

В окно светила бледная луна, и ее серебристые лучи слабыми бликами вспыхивали на бронзовом лице прекрасной статуи, изображавшей Артемиду на охоте. Одной рукой богиня держала на уровне плеча короткое копье, будто собираясь метнуть его в незримую цель, а другой слегка касалась изогнутых рожек молодой косули, пугливо прижимавшейся к ее ноге. Можно было бы подумать, что моделью для ваятеля послужила Танаис, если бы не то обстоятельство, что статуя была отлита в Греции за много веков до рождения юной сарматки.

– Какие ужасные сны снятся людям порой… – с дрожью в голосе прошептала Алетейя, проводя ладонью по мокрому от слез лицу, но в следующий миг поняла, что сватовство Номоса, смерть отца и заточение Танаис не пригрезились ей в ночном кошмаре, а случились наяву.

Рывком поднявшись с ложа, она распахнула инкрустированные золотом створки дубового шкафа и долго рылась в его недрах, пока среди дорогих и богатых нарядов не обнаружила бог весть каким образом попавшее туда бедное и поношенное платье служанки.

Переодевшись, она открыла ларец филигранной работы и вынула оттуда граненый флакон. Перелив вино из золотого кувшина в другой, победней и попроще, она вылила туда же содержимое флакона, положила в небольшую сумочку немного еды и с десяток золотых монет, спрятала в складках одежды кинжал с изукрашенной самоцветами рукоятью и, подойдя к чудесной статуе, пальцем нажала на правый глаз косули. Статуя бесшумно отодвинулась в сторону, открыв в полу потайное отверстие. Несколько мгновений девушка стояла в нерешительности, затем зажгла свечу и храбро шагнула на первую ступень, ведущую вниз.