Запах выпечки усиливался. Полина остановилась у витрин кофейни, увитой диким виноградом. За чисто вымытыми стеклами лежали аппетитные рыжие плюшки, пончики в белейшей пудре, толстые вафли с начинками. Дверь открылась, смеясь, выпорхнули две девушки, а за ними потянулся аромат крепкого кофе.

Полина шмыгнула в кофейню, не в силах удержаться. Она заказала капучино, две вафли с кленовым сиропом и десерт-корзиночку с кремом маскарпоне и припущенными в вине грушами.

Ей выдали флажок с номерком, и она присела у окна в венский соломенный стул. В кафе было тихо: в углу листала книгу пожилая леди с аккуратными завитками седых волос, да пила в уголке чай какая-то пара, переговаривавшаяся тихими голосами.

Полине нужно было время побыть наедине с собой. Раньше это время занимали домашние заботы, теперь же оно требовательно звало ее в уединение собственных мыслей.

Хотелось все разложить по полочкам. Первая полочка: Полина и ее прошлое.

По словам Глеба и по записи в паспорте, Полине тридцать пять лет. Родилась она в неполной семье и воспитывалась одной матерью. Об отце Глеб ничего не знал, но считал, что официально мужем ее матери он не был. Полинина мама, как он говорил, родила ребенка «для себя». С одной стороны, это был неблаговидный поступок: ребенок должен расти в полной семье, а с другой – любая нормальная женщина хочет детей, вот и Полинина мама захотела и родила, что оценивалось Глебом положительно: нельзя бабе быть пустоцветом. Пустоцвет – это нереализованная баба, наплевавшая на свое природное предназначение. Она пошла против природы, и потому – никто в этом мире, пустышка, неродиха.

Полина вспомнила унизительную сдачу анализов на антимюллеров гормон. Сам анализ ничего особенного из себя не представлял: обычный забор крови. Но унизительность его заключалась в том, что Полину Глеб проверял, как породистую корову на удой, проверял ее возможность стать матерью. Ожидая результата анализа, Полина мучительно придумывала фразы, которые скажет Глебу, если ее фертильность окажется спорной: «Любимый, мы же не из-за детей вместе?»; «Я думаю, можно попробовать какие-нибудь гормональные средства, правда?» и «Ты же не бросишь меня из-за этого?..»

Глеб мог ее и не бросить: все-таки он любил ее. Так говорила Марго, а со стороны виднее. Но как тяжело было бы ощущать себя пустышкой-неродихой!

К счастью, анализ показал, что Полина вполне готова стать матерью.

И тогда произошел следующий разговор, к которому Полина не готовилась вовсе. Она считала, что с детьми можно повременить – год, два, три… Пока не восстановится ее память и не появится снова то желание иметь детей, которым она бредила прежде, до потери памяти.

Главное – у нее есть возможность, и реализовать ее можно когда угодно.

Глеб же придерживался другой точки зрения:

– Почему – не сейчас? – спросил он.

– Я пока не готова, – честно призналась Полина. – Я не очень хочу…

Ее действительно не радовали те образы, которые мелькали в голове. Вот она огромная, как дом, в фиолетовых отметинах стрий, неопрятно жует все подряд: мясо с чесноком, йогурт с колбасой, яблоки с майонезом. Вот она с опухшей от молока грудью лежит в безразмерной ночнушке, а к ней присасывается маленькое существо с красным лицом.

Конец ознакомительного фрагмента.