Именно так она о себе и думала в данный момент – покинутая и забытая.

После нескольких бесцельных заходов в заполненные людьми тесные комнатенки с голыми стенами и неизменными циновками на серых глиняных полах посылка нашлась. Ее прислала какая-то неизвестная Валя из Парижа. Ольга понятия не имела, что это за Валя и откуда она взялась. К коробке прилагалось письмецо в длинном конверте, и Ольга села прямо на пол в людном коридоре, чтобы прочесть его как можно скорее.

Бумажка была хрусткая и беленькая, похожая на тех самых француженок, и еще добавила Ольге уныния.

«Оленька, – было набрано стандартным компьютерным шрифтом, – я узнала, что ты в Афганистане. Мне сказал Рене Дижо, с которым ты в прошлом году летала в Пхеньян. Я очень за тебя волнуюсь. Робер улетает в Кабул, и я решила с ним отправить тебе небольшую посылку. Здесь все, что ты любишь, а на кассете наш последний выходной в Довиле, помнишь? Я не знаю, можно ли передавать через границу кассеты, но даже если она пропадет, не беда, у нас есть копия. Возвращайся скорее и немедленно позвони мне, как только появишься в Москве, я беспокоюсь о тебе. Валя Сержова. Сто лет не виделись!»

Ольга дочитала до того, что они так долго не виделись, и стала читать сначала. Дочитала и опять начала.

Тут в коридор влетел Ники. Очевидно, у француженок обнаружились какие-то дела, сам бы он от них ни за что не отстал – Казанова чертов!..

Он пробежал глазами толпу, Ольгу не заметил и рванул было дальше, но вернулся – попятился, вытягивая шею, споткнулся, чуть не упал, толкнул толстого дядьку в оранжево-желтом одеянии буддийского монаха и пробормотал почему-то:

– Пардон, мадам.

– Какая я тебе мадам! – возмутился дядька по-русски. – Мадам!.. Осатанели все!

– Ты чего тут сидишь? – спросил Ники у Ольги.

– А где мне сидеть?

– Где посылка?

Ольга кивнула на белую коробку, и Ники моментально подхватил ее – должно быть, чтоб не сперли. Посылка была довольно тяжелой.

– А что там есть? – Одной рукой Ники держал коробку, а другой пытался подковырнуть крышку, чтобы посмотреть. Вдруг там и вправду колбаса, или чай, или ветчина в большой розовой банке, или…

– Там кассета о нашем последнем дне в Довиле.

Ники перестал ковырять крышку и снизу вверх мотнул головой, спрашивая – ты о чем?

– О… каком дне в Довиле?..

– Последнем. Ты что, не слышал?

Ольга поднялась и отряхнула пыльные ладони о пыльные джинсы.

– Пошли, Ники.

– Дай почитать.

Он выхватил у нее письмо, пробежал глазами, сунул ей обратно и перехватил коробку.

– Ну и что тебя смущает? Письмо как письмо. Видишь, она в беспокойстве. Ребят нашла, чтобы они тебе ящичек передали. Слушай, а когда ты в Пхеньян летала?..

Пропустив вперед каких-то молодых мужиков в камуфляже, они выбрались во всегда запруженный народом двор Евровидения и зашагали к «роверу».

– Ольга!

– А?..

– Что-то я забыл про Пхеньян.

Они остановились возле машины, и Ники поставил коробку на капот. Ольга посмотрела на него.

– Ники, я никогда не летала в Пхеньян. Я никогда не была в Довиле. Понятия не имею, что это за «последний день». Чушь какая-то.

Ники почесал руку, а потом шею.

– Ну, черт его знает… Может, ты забыла просто…

– Ники, ты когда вернулся из Сердобска?

Он сверху глянул на нее и пожал необъятными плечами.

– Ну да. Ты не была в Пхеньяне, а я не был в Сердобске. Ты точно знаешь, и я точно знаю. Логично.

Она полезла в машину, а Ники затолкал посылку на заднее сиденье и плюхнулся рядом с Ольгой.

– Давай только сразу посмотрим, что там, – попросил он жалобно и запустил двигатель.

Ольга рассеянно кивнула.

Он сдал назад, дернул рычаг и стал осторожно выбираться из многолюдного двора.