Никогда раньше я не выполняла подобных прыжков. Друзья объяснили мне, как нужно действовать: «Не сгибай ноги, чтобы войти в воду ступнями вперед».

«Ясно!» – сказала я и прыгнула.

Как только я оторвалась от верхушки утеса, меня охватил ужас, и этот совет был мгновенно забыт. В результате я вошла в воду не ступнями, а пятой точкой. Сопротивление воды создало ударную волну, которая прошла по моему позвоночнику и вызвала сжатие позвонков (по принципу домино).

Позвонки поочередно издали хрустящий звук. Это «хрусть-хрусть-хрусть-хрусть-хрусть-хрусть-хрусть» прошло весь путь вверх до моего второго грудного позвонка, который не выдержал давления и разлетелся на четырнадцать осколков.

Моя жизнь тоже разлетелась на осколки, и я стала разделять ее на две части: до несчастного случая и после него.

Следующие две недели я пролежала пластом на больничной койке в ожидании операции на позвоночнике. Будучи не в силах заснуть, продолжала мысленно рисовать картину того, что мне предстояло перенести. В это было невозможно поверить: хирург собирался вскрыть мое туловище, сначала сбоку, на уровне талии, а затем сзади, на уровне разрушенного позвонка. Он планировал извлечь костные фрагменты вместе с двумя соседними дисками, а потом соединить три позвонка вместе и скрепить позвоночник шестью металлическими стержнями длиной 7,5 сантиметра. Отверстия для них нужно было просверлить электродрелью.

В неописуемый ужас меня привели связанные с этой процедурой риски: повреждение легких, паралич и смерть. Впрочем, у меня не было выбора. Осколки позвонка давили на оболочку спинного мозга. Любое сотрясение (например, если я споткнусь на лестнице) могло привести к разрыву этой оболочки и парализовать меня ниже пояса. Я была напугана. Воображала, как буду лежать на операционном столе, истекая кровью, а врачи признают невозможность меня спасти. Представляла себе печальное завершение моей жизни, единственной причиной которого стал испуг, охвативший меня в воздухе, когда я пыталась развлечься.

День операции приближался медленно, но неизбежно, хотя в глубине души мне хотелось, чтобы он не наступил вовсе. Когда анестезиолог начала вводить меня в состояние наркоза для восьмичасовой процедуры, я подумала, не окажется ли она последним человеком, которого мне доведется увидеть. Я молилась. Мне хотелось жить. Я сказала себе, что если мне посчастливится проснуться, то буду до конца своей жизни преисполнена благодарности к врачам.

Конечный результат. (Нет, рамка металлоискателя в аэропорту не звенит, и да, эти стержни останутся во мне навсегда.)

Когда я пришла в себя в послеоперационной палате, стояла глубокая ночь. Сначала я ощутила колоссальное облегчение: я осталась жива. Потом почувствовала боль. Уточнение: это была неописуемая боль. Казалось, что мой позвоночник сжимает могучий железный кулак. Я попробовала сесть, чтобы позвать медсестру. После нескольких попыток появился медбрат, который посмотрел на меня с мрачным презрением. Картина моего возвращения в мир оказалась удручающей. Я разрыдалась. Мне захотелось к маме.

Я действительно была преисполнена благодарности – бесконечной, глубокой признательности за то, что осталась жива. Но в то же время мое состояние напоминало агонию. Спина дергалась от пульсирующей боли. Я не могла пошевелиться, казалось, что вот-вот разойдутся швы. В течение нескольких дней нервы в ногах непрерывно жгло огнем. Раз в три часа мне кололи обезболивающее. Медбрат входил в палату, слегка оттягивал кожу на бедре и вводил иглу, каждый раз чередуя ноги. Я не могла ни спать, потому что все нестерпимо болело, ни есть, потому что от опиоидов меня тошнило. За две недели я похудела на 11 килограммов. Чувствовала себя одновременно счастливой и несчастной, сожалела о случившемся, корила себя за то, что причинила столько хлопот моим близким, и не знала, что делать дальше.