Оранжевый цвет охватывал всё большую и большую территорию. Это ж сколько, подумал Зимин, людей, по чьей-то злой воле, сейчас уходят из жизни? Уходят просто так. Не по старости, не в результате болезни, не из-за несчастного случая. А по причине ненависти. Это что же за странное состояние то такое – ненависть, если оно заставляет человека делать противоестественные вещи.

Теперь лейтенант наблюдал за всем происходящим внизу не как за сражением, или битвой за идеалы, а как за простым, банальным убийством. Причём, обе стороны в тот момент, после первой пролитой крови, уже не имели ни малейшего понятия, во имя чего убивают друг друга. Идеологическая составляющая придёт потом, после. Она будет аргументирована с обеих сторон, и веско доказательна. Обе стороны будут оправдывать себя, свои действия, точнее, оправдывать массовое убийство, на которое толкнули этих людей. Но, то будет после. А сейчас, здесь, в данную минуту, одна животная сила пыталась стереть с лица земли другую животную силу. И никакая идеология на затянутом гарью поле, в сию минуту не имела никакого смысла и значения. Смысл имелся только в одном – убивать.

Зимин сжал кулаки, с силой закрыл глаза. Господи, за что всё это….

В голове юноши, неожиданно, будто вспышка молнии, промелькнула новая картинка. Берлин. Зимин чётко осознавал: перед ним Берлин будущего. На улицах ни одного портрета Гитлера. Ни одного намёка на свастику. Главой Германии, как ни странно, является не генерал, не монарх, и даже не мужчина, а маленькая, улыбчивая женщина, из простой семьи ремесленника. По городу ходят арабы, негры, евреи. Их никто не трогает.

Не успел лейтенант более детально рассмотреть, что ещё происходит в будущем Берлине, как неведомая сила унесла сознание танкиста в иной город будущего, в Киев. И то, что солдат увидел, потрясло до глубины души. Молодые люди, будто в Германии тридцатых годов, строем маршируют по широкой улице, неся в руках факелы. На рукавах повязки, с рисунком, сильно напоминающим ломаную свастику. Некоторые вскидывают руки в нацистском приветствии, выкрикивают непонятные, но явно агрессивные речёвки. А стоящие на тротуаре люди, в большистве, испуганно взирают на происходящее.

Зимин почувствовал лёгкое головокружение: не может быть. Какой-то бред. Ведь мы же… Как же так? А картинка имела продолжение. На улицах теперь уже новой Москвы молодые парни, с закрытыми касынками лицами, устраивают погромы, жгут автомобили, бьют стёкла витрин, ломают могильные надгробия и пишут на стенах: «Жиды, вон из России».

Темнота. Темнота окутала Зимина. Или он просто закрыл глаза, чтобы не видеть то будущее, ради которого они, здесь, под неизвестным никому селом Октябрьским, сдыхают. И будет ли кто помнить в том, непонятном, со свастикой, будущем про бой под этим селом? Да и будет ли село носить такое название, коли по Киеву и Москве спокойно гуляет нечисть? И будет ли оно вообще?

Тело юноши зависло в неподвижности.

А, может, нет его, будущего? А есть только настоящее? И всё, что происходит вокруг, делается не во имя будущего, а только и исключительно во благо настоящего? Что такое будущее? Эфемерность. Разве можно жить во имя эфемерности? А вот ради настоящего можно и нужно. Ради настоящего можно вытащить из комода дырявое, пронафталиненое прошлое, использовать его в качестве знамени. Можно спрятать это прошлое подальше, так, чтобы кто-то другой не нашёл и не использовал его в своих интересах. Но и в том, и в другом случае, оно будет использовано только и исключительно ради настоящего. Потому, как те, кто придёт на смену будущим покойникам, будут жить своей жизнью, и своим настоящим, которое, как показывает весь опыт человечества, чаще всего, кардинально отличается от настоящего их отцов, и никогда не совпадает с их мечтаниями.