– У меня тоже слов нет! – сердито констатировала лошадь. – Это же надо такую глупость сморозить! Хорошую девку перепугал и опозорил… Стоп!!! А что же, орясина, тогда жениться на ней не захотел?! Почему уперся?!

– Так ведь батюшка приказывал на ней жениться, а я не хочу ее неволить! Раз испугалась меня, стало быть, не понравился… – Илья чуть не всхлипнул от расстройства, но вовремя пересилил себя: мужику, да еще будущему побратиму славных богатырей, негоже в слезы ударяться, не баба все-таки. – Это ж не любовь была бы, а… – Муромец отчаянно искал подходящее слово, не нашел и тяжело вздохнул: – Ну, нехорошо как-то! Не по-людски.

– Ой, болва-а-ан… – простонала Сивка-Бурка. – Такие даже среди мужиков редко попадаются!

Наступила тишина, прерываемая коллективным храпом, лошадиным сопением и всякими лесными звуками…

– Ты хоть понимаешь, каково ей сейчас приходится? – снова завела разговор лошадь. – Селяне – им же только дай повод языками почесать! Выдумают все: и что было, и чего не было… Отцу с матерью – стыд и срам, они на бедной девке и выместят.

– Так ее что… ремнем будут бить?! – возмущенно вскинулся Илья, вспомнив папашино «вразумление». – Или даже вожжами?!

– Может, и не будут, а жизнь устроят такую, что хоть в петлю лезь, – грустно отозвалась кобыла. – А все из-за тебя!

Муромец со стоном закрыл могучими ручищами лицо. Но тут же решительно вскинулся:

– Не допущу! Кто ее обидит, будет иметь дело со мной!

Воевода, страстно мечтавший поскорее избавиться от второго позорного имени (о третьем, коим грозил князь, Долбозвон-Громослав даже думать боялся), взялся исполнять поручение со всем служебным рвением. Дураком он не был, иначе никогда не поднялся бы выше сотника, в самом крайнем случае – тысяцкого, а потому додумался до простой и естественной вещи: искать беглянку по запаху. Благо, охотничьих собак, выученных идти по следу добычи, не теряя его, на княжьей псарне хватало. Надо было лишь заполучить самую толковую и неутомимую, и с острым нюхом, само собой.

Магическая фраза: «Именем великого князя!» действовала, как по волшебству. Старший псарь тотчас велел привести собаку по кличке Вырви-Глотку, заверив, что второй такой гончей даже здесь не найти, а уж при других княжеских дворах – и подавно. Попутно приказал одному из своих помощников спешно собираться в дальний путь, лишних вопросов не задавать, беречь пса как зеницу ока и исполнять все приказы воеводы безропотно. Тот попробовал было заикнуться, что-де не воин и в походе от него толку мало, но Долбозвон-Громослав повторил магическую фразу, нехорошо нахмурившись и проведя ногтем большого пальца по волосатой шее. Парень на подгибающихся ногах помчался за вещами, необходимыми в дороге.

А вот с нянькой сбежавшей княжны пришлось повозиться. Она чуть не огрела воеводу по голове прялкой, услышав приказ выдать какую-нибудь вещь, хорошо сохранившую запах Любавы, лучше всего – спальную рубаху, которая была на княжне этой ночью.

– Ах, бесстыдник! Ишь чего задумал! Девичью рубаху – и чужому мужику?! Чтоб он ее нюхал?! Такого сраму у нас отродясь не было!

– Да что тебе в голову взбрело? Не я нюхать буду, а пес! – попробовал было объяснить ошарашенный и немного смущенный Долбозвон-Громослав, после чего нянька взбеленилась еще пуще и прялка все-таки дотронулась до его макушки. Кстати, весьма чувствительно.

Тут уж и воевода вышел из себя: затопал, затряс кулаками и пригрозил гневом самого великого князя, а также пыткой и лютой смертью. Нянька перепугалась, стала низко кланяться и просить прощения:

– Не сердись на глупую бабу, Громослав Пучеглазыч! Известно же: волос долог да ум короток! Не гневайся, отец родной и благодетель! Сейчас, сейчас все тебе выдам…