– На кол посажу! – заорал князь, но тут же спохватился. – То есть в порубе сгною! Тьфу, хотел сказать, на земляные работы… Да чтоб тебя! Заговариваться уж от злости начал! А ну-ка…

Хотел было князь-отец, как в былые времена, перекинуть дочку через колено и уму-разуму поучить, задрав подол, но Любава вывернулась и выскочила за дверь, истошно вопя:

– Спасите! Защитите! Я же деть!!!

Вот позорище-то… Теперь разговоров да сплетен будет на месяц, не меньше. А ежели до хранцузского двора дойдет?! Тамошний король-отец, небось, призадумается, стоит ли свое чадо с таким «подарочком» венчать… Тогда придется либо и без того богатое приданое княжны увеличить, чтобы хранцузы все же соблазнились, либо объявить помолвку расторгнутой, а это такой стыд и урон для чести государства!

Дабы успокоиться, Владимир велел кликнуть монаха-летописца, который заодно был княжеским чтецом: пусть расскажет что-то мудрое из Библии. А тому не пришло в голову ничего умнее, как читать про царя Соломона.

– Погоди, погоди! – насторожился князь, багровея лицом. – Значит, у Соломона было семьсот жен и триста наложниц?

– Истинно так, светлый княже, поелику был тот царь, хоть и мудрым да справедливым, однако же и сластолюбивым безмерно… – начал было объяснять монах.

Владимир, хрипло засопел, сгреб остолбеневшего чтеца за ворот рясы:

– Ты на что намекаешь?! Я тебя спрашиваю, ты на что, морда твоя летописная, намекаешь?! Точнее, на кого?!

Обомлевший монах только сейчас запоздало вспомнил, каким неутомимым распутником был сам князинька, до того, как принял святое крещение…

– А-а-а… Ы-ы-ы… Б-б-б… Библия так глаголет, я не могу ни убавить, ни прибавить! – кое-как промямлил монах, стуча зубами от панического страха.

– Вон!!!

Владыка же тугарский, бывший хан, а с недавних пор царь Калин, по батюшке – Огуреевич, напротив, был в самом благодушном настроении. Все шло по задуманному. Дань от Киева поступала исправно, поскольку князь Владимир резонно считал, что лучше уж откупиться малым, чем рисковать многим. (На самом деле Креститель Руси выразился резче: «Бросим кость собаке шелудивой, пусть отстанет!», но кто бы рискнул такие слова до Калина донести?!) Любимые кобылицы регулярно жеребились и давали молоко, бесчисленное количество наложниц делали, в сущности, то же самое… Не жизнь – сказание! Особенно если учесть, что непутевого двоюродного братца и соперника Шалаву удалось без лишнего шума и пыли выставить вон. Пусть теперь в землях Владимира промышляет да безобразничает… Судя по слухам, тамошний люд его имя на свое тарабарское наречие переиначил, стал каким-то Соловьем называть. Вот дикари!

Шамана, наделившего братца чудодейственной силой, без долгих разговоров закопали в землю, предварительно укротив на голову. Чтобы не умничал и не наглел сверх меры. Ишь чего вздумал: чтобы подданный превосходил своего царя, да еще в делах, особо чувствительных для любого мужчины! Впрочем, Калин готов был помиловать преступника, ограничившись доброй поркой в назидание, если бы тот согласился и над царем провести такой же волшебный обряд «укрепления яиц», сделав их сильнее, чем у Шалавы. Но шаман лишь упрямо мотал грязной нестриженой головой (вши и блохи так и сыпались по сторонам), твердя что-то про «озарение» и «интуицию». И где только таких слов нахватался, сын желтоухой собаки?! Калин не понял их смысла, но уразумел главное: отказывается! И поэтому сделал правой рукой знак, хорошо знакомый страже…

Шалаву, ясное дело, закопали бы в той же яме, но братец только нехорошо усмехнулся, повалил свистом пару десятков воинов вместе с их лошадьми и сбежал в земли Владимира, не дожидаясь, пока его засыплют тучей стрел с безопасного расстояния. Мстительно пообещав напоследок, что когда-нибудь сделает из черепа Калина чашу для питья. А перед этим… (От подробностей позвольте воздержаться, уточним лишь, что при осуществлении этой угрозы царскому гарему пришлось бы искать нового повелителя, либо томиться в праздной тоске.)