– Добрый человек, а что ты делаешь? – женский голос прозвучал тихо, но разгоряченный Илья каким-то чудом отчетливо расслышал его. Несмотря на треск дерева, истошные (хоть и отдаленные) вопли Щемилы: «Воеводе черниговскому пожалуюсь! Самому князю в Киев! Виру на тебя, ирода, наложат великую!», и уважительно-испуганные комментарии односельчан, собравшихся поглазеть на расправу с корчмой.

Богатырь прервал свою разрушительную работу, утер пот со лба, озадаченно крякнул и повернулся в ту сторону, откуда донесся вопрос. На него без тени испуга, с искренним интересом смотрела Малинка – ученица местной знахарки, и заодно, по общему убеждению, «хворая на голову девка».

– Ну… Это самое… Корчму ломаю! – прогудел Муромец, почему-то почувствовав себя неловко.

– А зачем? Ей же больно! – укоризненно воскликнула Малинка. – Деревья – они ведь живые, даже если срубленные. Я слышу, как она плачет и жалуется!

По толпе пронесся испуганный вздох. Вера в стародавних богов и порядки была еще сильна, и до сих пор многие мужики, собираясь срубить дерево, сначала кланялись ему и просили прощения за то зло, которое будет учинено. Опять же, известно, что дурачки и дурочки, которые не от мира сего, часто обладают непонятными и загадочными способностями. Видят и слышат то, что другим неподвластно…

Муромец растерянно огляделся по сторонам. Укоризненно-осуждающие взгляды смутили его еще больше.

– Ну, вот зачем ты стал это делать? – не отставала Малинка.

– Так это… Щемила мне прямо в лоб ковшом запустил! Больно же! – воскликнул Илья.

– Нечаянно! Говорил же тебе, олуху, нечаянно! – возопил кабатчик. – Промахнулся!

– За нечаянно бьют отчаянно! – огрызнулся Илья, но уже чисто для порядка. Хмель понемногу улетучивался из кудлатой головушки, а уши жарко запылали от стыда.

– Не нужно так говорить, ты же не злой! – строго сказала Малинка. – Скорее, простодушный. Только вот простота-то иной раз бывает хуже воровства… Ну, а напился до непотребного вида зачем?

– От страху… Жена рожает! – выпалил Илья и тут же, испуганно охнув, зажал могучими ручищами рот.

– Уже не рожает! – покачала головой Малинка.

У Ильи подкосились ноги, все поплыло перед глазами…

– Померла?! Ой, горе мне, окаянному, горе! Ладушка!!! – завыл было он, вцепившись в волосы, но Малинка тут же привела его в чувство, топнув и нахмурившись:

– Типун тебе на язык! Это же надо, такой здоровенный, а глупый! Родила она, я это чувствую. Только вот кого именно, мальца или девку – не пойму, что-то неразборчивое.

– Неведому зверушку бы ей родить! Али ежа против шерсти! – едва слышным шепотом прошипел под нос Щемила.

– Злое пожелание обратно возвращается! – строго произнесла Малинка, повернувшись к кабатчику. Тот, охнув от испуга и изумления – как расслышала шепот, да за столько шагов?! – тоже поспешил закрыть рот.

Илья чуть не разрыдался – от неописуемого счастья и облегчения.

– Родила?! Ой, спасибо тебе за добрую весть! Да я тотчас к ней побегу…

– Сперва ко мне нужно, Илья Иванович! – послышался льстивый голос Будилы. – Такое счастье, да чтобы не отпраздновать?! Скидку сделаю! А за ту шестую кружку, что ты разлил из-за этого ирода, ничего с тебя не возьму. Уж пяточки-то обмыть младенчику – святое дело! Чтобы ходил быстро да легко! Верно, добрые люди?

– Верно!!! – отозвались сельчане согласным хором.

– А ну, живо домой! – заревел подоспевший отец Муромца, размахивая новыми ременными вожжами, сложенными вчетверо. – Уж я тебя, орясину, поучу уму-разуму! Будь ты какой угодно богатырь и женатый мужик! Ты что же творишь, отца с матерью позоришь?! Жена чуть не померла, твое дитя рожая, а ты напился как свинья и кормчу развалил! Ну, я тебя!..