Порой тропа вновь выходила из леса на открытое пространство, и становилось видно, что солнце постепенно клонится к горизонту. Отец и сын шли прямо за ним – на запад, а значит, серое перо вело их в сторону темного света. Они обсуждали: каков туда вход? Салтан вспоминал, что ему об этом известно из сказок:

– Скорее всего, это будет колодец глубокий или просто дыра в земле. Надо будет туда лезть. Но может и другое что оказаться. Дерево с дуплом. Не хотелось бы, чтобы… Может, повстречается нам жаба величиной с быка, или собака, тоже огромная, а в пасти пламя пышет. И скажет: полезайте ко мне в пасть. Придется лезть. Вход на тот свет и такой бывает. Ты смотри, не сробей, дружище.

– Я не сробею… дружище! – Гвидон, усмехаясь не без самодовольства, хлопнул Салтана по плечу.

Тот улыбнулся: хорошо бы. Сынок вышел неробким от природы – да и в кого бы? – но много ли он опасностей видел за свою младенческую жизнь? Даже зимы со снегом – и то не видел.

– Я ж, батя, в бочке родился! – со смехом добавил Гвидон. – Ну, не прямо в бочке, но до нее ничего не помню, мал был. А как стал понимать – вижу, мы в бочке. Мать плачет, говорит, погибель нам, а я думаю, может, нет еще. Слышу, у бочки снаружи волна плещет, играет нами. Я и давай просить: не губи, мол, наши души, выплесни ты нас… Услышали ведь, Понтарховы дочки! Повидаться бы теперь с ними, хоть спасибо сказать…

Вечерело, тьма сгущалась. Снова ощутив голод, Салтан оглядывал окрестности в поисках подходящего места для ночлега. Ни шатров, ни одеял у них с собой не было, но в теплую ночь можно было поспать и под ветвями, лишь бы не дождь не пошел. Однако перо летело вперед, и хотя Салтан обращался к нему с речью, а Гвидон пробовал подозвать свистом, не останавливалось. Может, знало лучше их, где сегодняшний конец пути.

И вот, когда уже лишь холмы рисовались темными громадами на фоне красновато-желтого закатного неба, впереди показался огонек.

– Смотри, там дом! – Гвидон схватил отца за плечо. – Бать, там изба, гляди!

И правда – такой огонек не мог быть ничем, кроме светящегося оконца избы. Первое жилье за полный день пути через край, казалось, незнаемый людьми, и обрадовало, и насторожило. Вокруг избы не имелось ограды – никаких черепов на кольях или ворот из берцовых костей, – и это обнадеживало. Приближаясь и выискивая взглядом дверь, Салтан невольно мечтал: вот бы открыть дверь и снова увидеть внутри Медоусу! Хорошо бы – сразу молодой…

Беспрепятственно они приблизились к двери, и Гвидон постучал. До того им слышался из оконца слабый шум, но теперь он стих. На стук их не было никакого ответа.

– Избушка, избушка! – позвал Салтан. – Нам в тебя лезти, хлеба-соли ести!

Они еще немного выждали, потом изнутри раздался голос: робкий, дрожащий, и, скорее всего, женский.

– Кого это бог несет на ночь глядя?

– Не бойся, хозяюшка! – приветливо ответил Салтан. – Не воры мы, не разбойнички, путь держим… в сторону закатную. Пусти переночевать, мы не обидим.

– Как же вы меня нашли? Кто вам путь указал?

– Медоуса-Стражница в дорогу снарядила и перо дала путеводное.

Стукнул засов, дверь отворилась, стал виден желтый свет лучин внутри.

– Медоуса! – с явным облегчением ответили ими. – Так и сказали бы сразу: Медоуса, мол, прислала… А я-то, дура бестолковая, таких хороших гостей за порогом держу! Заходите, сделайте милость! Да много ль вас? А то у меня тесно…

Наружу высунулась хозяйка – немолодая, но и не старая, средних лет полная женщина. Салтан досадливо крякнул про себя: мало того, что хозяйка была некрасива, так еще и крива на один глаз! Нет уж, эту он к себе в постель не пустит! Девичье ее положение выдавала тонкая засаленная косичка тускло-рыжего цвета, порядком растрепанная.