Сам Толь не имел экономического образования и предпринимательского опыта. Он был потомственным военным. Во время войны с Наполеоном был генералом-квартирмейс-тером. В турецкой военной кампании 1829 года служил начальником штаба армии генерала Дибича. Активно участвовал в подавлении восстания декабристов, чем заслужил доверие Николая I. Именно Толь выдавал Герстнеру разрешение на строительство Царскосельской железной дороги, но это решение базировалось на выводах комиссии во главе с Михаилом Сперанским.

Уже в 1841 году Николай I снова поручает создать специальную комиссию чиновников для изучения вопроса строительства железной дороги – на этот раз из Петербурга в Москву. Члены комиссии сделали выводы о том, что объем перевозок завышен, эксплуатационные расходы занижены, а доходы преувеличены. Дорога, по их мнению, не могла быть прибыльной.[80] Однако теперь Николай I выступает за строительство магистрали и в 1842 году подписывает указ о сооружении железной дороги Петербург – Москва протяженностью 645 километров.

Это решение оказалось роковым как с экономической, так и со стратегической точки зрения. Если бы первыми железными дорогами были не Варшавская дорога до Австро-Венгрии и дорога, соединившая Москву и Петербург, а, как того хотели российские купцы и промышленники того времени, железные дороги от Москвы до Черного моря и от уральских металлургических заводов до Петербурга, возможно, не было бы Крымской войны 1853–1856 годов.

В своей замечательной книге «Экономические провалы» один из богатейших людей того времени Василий Кокорев описывает происходящее следующим образом. По его словам, из-за бюджетного дефицита заем на строительство железной дороги был взят в Голландии. Вопреки расчетам проект по факту оказался убыточным, что привело к увеличению стоимости последующих займов, которые пришлось брать на строительство новых железных дорог. Крупные российские промышленники и купцы просили разрешения на строительство железной дороги до Черного моря, обосновывая свой проект тем, что Петербург без особого ущерба может 5-10 лет подождать рельсового пути к Москве, будучи соединенным с ней для пассажирского сообщения шоссейным трактом, а для товарных грузов – тремя водными системами.

Соединение Москвы с Черным морем казалось более нужным в смысле защиты черноморских берегов от высадки неприятеля и обеспечения торговых интересов, «которые представляли большие грузы при устройстве рельсового пути через всю хлебородную площадь, не имеющую водных сообщений с Москвой и гораздо более населенную, чем пространство между столицами. На стороне этого мнения были Москва, Харьков, Рыбинск и сам Петербург. Для сообщения этих взглядов явились к министру финансов графу Канкрину первоклассные купцы того времени Журавлев (Рыбинск), Лепешкин (Москва), Кузин (Харьков)», – пишет Кокорев. Они рассчитывали на поддержку министра в решении вопроса. «Но больной и устаревший Канкрин не смог оценить великого значения вышеизложенной мысли и отвечал, что удивляется, как могло прийти в голову предположение строить железную дорогу через такую местность, где на волах всякая перевозка делается за самую дешевую цену», – подводит Кокорев грустный итог этой истории.

Последствия решения показали, насколько большим оказался промах в экономических расчетах. Удивительно, что и тогда, и сегодня чиновники не понимают реальных потребностей собственной экономики, что приводит к трагедии. Кокорев пишет: «Если бы дорога от Москвы к Черному морю была начата в 1841 году, то Россия не почувствовала бы невозможности с миллионом лучшего в мире войска отразить высадившегося около Севастополя неприятеля в количестве 70 тысяч. Впрочем, и самой высадки не могло бы быть, когда бы Европа знала, что наши войска по железной дороге, без всякого утомления, могут через несколько дней явиться на берегах Черного моря. Провал этот был так велик, что в него провалились черноморский флот, Севастополь, полмиллиона войск и сотни миллионов рублей».