Яков Моисеевич Брянский, придя на работу пораньше, как обычно начал утро с чашечки кофе и быстрого просмотра газеты, купленной по дороге. По долгу службы патологоанатом не раз читал о тех новостях, к которым сам имел некое отношение. Подобные статьи носили криминальный характер или были связаны с несчастными случаями. Купальный сезон еще не был открыт, но ко Дню Победы жди первых утопленников. Весна – время находок. В апреле, когда сходит снег, в лесополосе или около железной дороги нередко находят подснежники. Вот только речь идет не о белых колокольчиках из сказки про двенадцать месяцев, а о перезимовавших трупах, скрывавшихся под толстым слоем снега. Вскрытие пролежавшего тела – не самая приятная процедура, труп подвергается гниению, кишит живностью, разваливается на куски и издает крайне неприятный запах.

В кабинете Якова Моисеевича пахло кофе. Открыв высокую створку окна, уходившего под самый потолок, и заканчивающегося полукруглой рамой, врач вернулся за стол, и к аромату бодрящего напитка, примешалась свежесть весеннего утра. Не хватало разве что птичьих трелей, но из пернатых вокалистов в распоряжении морга, были только вороны, чьи оперные партии совсем не отличались изысканностью.

Тень, быстро поднимавшаяся от окна по паркетному полу, прошла половину пути до двери, когда тишину кабинета нарушил стук раннего посетителя.

– Да, да, – оторвавшись от недавно приобретенного медицинского справочника, врач перевел взгляд на двери. Придавленная опустевшей кружкой, рядом лежала только что прочитанная газета.

Дверь распахнулась и в комнату вошла женщина. На вид даме было около сорока, роста выше среднего, отчасти благодаря каблукам. Горделивая осанка и дорогие украшения бросались в глаза, давая понять, что женщина имела высокое положение в обществе. Приятное лицо со свежим загаром ровным, южным, не имеющим ничего общего с искусственным, полученным от крема или солярия. Как опытный хирург Яков Моисеевич сразу заметил вмешательства в природную красоту посетительницы, и по достоинству оценил коллег, работающих с живой плотью. Женщина на ходу поздоровалась и прошла прямо к столу.

– Здравствуйте, присаживайтесь, – врач приподнялся из кресла и указал рукой на стул перед рабочим местом.

– Меня зовут Алла Михайловна Меньшикова, я дочь Михаила Ефимовича Меньшикова, он умер двадцать четвертого апреля.

– Соболезную, – слегка опустив глаза, тихо сказал Брянский. В голосе врача чувствовалось истинное сопереживание, от чего само слово уже не казалось таким дежурным.

– Благодарю, – едва кивнула Меньшикова и поспешно продолжила. – Дело в том, что, я была за границей, похоронами занимался брат. Я только прилетела и вот узнала, что он написал отказ, и отцу не делали вскрытия.

Речь гостьи была немного нервной.

– И, что же привело вас ко мне?

– У меня на руках заключение о смерти, где просто указана острая сердечная недостаточность. Да, у отца были проблемы с сердцем, полтора года назад ему в Германии делали операцию, но проблема в том, что без вскрытия – это заключение – просто бумажка.

– А сколько было лет вашему отцу?

– Шестьдесят восемь лет.

– В медицинской карте у него были записи о проблемах с сердцем?

– Нет, его контролировал наш семейный врач. Он наверняка вел какие-то записи, но в поликлинику мы не обращались.

– В таком случае, все-таки странно, что вашего отца не подвергли вскрытию, хотя, знаете, я ничему не удивляюсь. Он ведь дома умер? – Брянский откинулся на спинку кресла, скрестив на груди руки.

– Да, брат говорит, что нашел его лежащим на полу около дивана. Рубашка на груди была расстегнута.