– Ну что там, Ген? – Борисов, убрал в карман телефон. – Есть что-нибудь полезное?

– Нет, ничего, – покачал головой криминалист.

– Значит где-то должна быть сумка, я прав?

– Конечно, Жень, где-то должна. Если это не убийство с целью сокрытия ограбления.

– Только что об этом подумал, – мрачно заметил следователь, – тогда, скорее всего, глухарь, и до свидания премия.

– С таким лицом опознание будет нелегким.

Борисов махнул рукой. Две вещи, которые он ненавидел в работе следователя – это опознание и общение с плачущими родственниками. Ни того ни другого избежать было невозможно. Следователю казалось, что эти процедуры своей эмоциональной окраской угнетают его профессиональное чутье. Пусть это воспримут как эгоизм и неспособность к сопереживанию, но Евгений был первостатейным человеком действия, сухим, но уверенным, что можно сэкономить на чувствах к мертвым, оставив силы и эмоции на помощь живым.

– У неё какие-то шрамы на лице, на шее и ниже спускаются. Видишь, рубчики? – приглашая коллегу опуститься на корточки, криминалист взял девушку за шею и немного повернул ей голову, подставив профиль лица для обзора. На шее девушки виднелись крестообразные зарубцевавшиеся шрамы. Присмотревшись, можно было насчитать как минимум два десятка.

– Что это за хрень?

– Шрамы.

– Да я вижу, что не родинки, от чего они могут быть?

– М, – задумался криминалист, – может, ошейник?

– Ошейник?

– У бойцовых собак бывают ошейники с шипами внутрь. Пока поводок не натянут, и ошейник болтается свободно, собаке не больно, а если пес начинает буянить или не слушается – то эти шипы ему в шею и впиваются.

– Ты знаешь, Ген, я собак не очень люблю, но это уже какой-то мазохизм, или садизм, – задумчиво произнес Борисов.

– А вот, судя по всему, и место удара током.

В затылочной части головы, у самого основания черепа, виднелся красный продолговатый ожег, спускавшийся ниже вдоль позвоночника.

Послышался хруст щебня. Полицейские обернулись и увидели, как к ним приближается участковый. В руках у Кошкина дымился стакан горячего чая.

– Эксплуатируешь Климова? – кивая на чай, спросил следователь.

– Неправильная формулировка, господин следователь. Я не эксплуатирую, а наоборот, разрешил сержанту отлучиться и купить себе горячего чайку, а заодно и мне. – Кошкин сделал небольшой глоток. Крепкий чай в прозрачном стакане с плавающим треугольничком лимона показался Борисову настолько аппетитным, что он не постеснялся протянуть руку и попросить отхлебнуть глоточек.

– А то вы, Сергей Анатольевич, работы подкинули, а сами чаи гоняете.

– Ты не дуй, а то слюней мне напускаешь. Так пей.

– Спокойно, не надо меня учить, как на работе пить чай.

– Наглости у тебя, Борисов на цыганский табор хватит.

– Ай-на-не-на-не, – возвращая стакан участковому, пропел следователь.

Пока Борисов с Кошкиным обменивались любезностями за стаканом чая, Шилов продолжал осмотр, и обнаружил крестообразные рубцы не только на шее, но и на груди и боках погибшей. Некоторые были похожи на звездочки, некоторые, на кометы с тонкими продолговатыми хвостами. Криминалисту показалось очень странным, что шрамы располагались симметрично, и по обеим сторонам тела образовывали, приблизительно, одинаковую картину.

– Брянскому будет любопытно на это взглянуть. Слышишь, Жень?

– А? Что там еще?

– Эти крестики рваные не только на шее. Они и на боках, и на груди, и самое странное, что они симметричные.

– Может, она вообще сектантка какая-нибудь, и все это суицид. Сама взяла и прыгнула, оставив дорогого Сергея Анатольевича без чая и телевизора. Где это видано, чтобы участковый работал в рабочий день.