Об Олеге Пастушкове теперь слышат даже глухие. Наряду с мэром – один из влиятельнейших людей города, прикупивший его со всеми потрохами: магазинами, кинотеатрами, ресторанами и обслугой этих мест. А было время – он помимо основных занятий упорно изучал компьютер, посещал курсы английского языка, засиживался в библиотеке, зарываясь в пухлые справочники по экономике и бизнесу, и даже, во что сейчас поверить совсем невозможно, являлся капитаном университетского клуба веселых и находчивых.

Будущее Олега было безоблачным. Багаж несомненно полезных знаний и предусмотрительно распахнутые отцом ворота в мир большого бизнеса.

Но кто же остался за бортом в этой жизни, так и не ощутив ее маленьких радостей?

– Маша Заступина, – печально отвечала Тамара Ивановна. – Скромная, старательная, аккуратная… Но… Может, она выбрала просто не то, к чему лежало ее сердце. Учеба у нас не дала ей возможности как-то раскрыться, самовыразиться… И потом ее жизнь складывалась не гладко. Это нам рассказывала Лена. Маша сразу после университета вышла замуж, родила сына, вскоре развелась, вышла замуж повторно, родила дочку, и вновь брак оказался неудачным. Нам искренне жаль ее. У этой девочки была чистая душа, но, наверное, к ней надо что-то еще…

Однако муж Тамары Ивановны даже не пытался выказать какого-либо сочувствия к судьбе Маши Заступиной. Его рука, напоминающая клешню краба, жестко стиснула мне локоть. Я не успел опомниться, как оказался на лестничной клетке, с ботинками под мышкой, ведомый по-молодецки сноровистым и сильным стариком Кешей. Скрип вставной челюсти сопровождал мое бесцеремонное выдворение.

– Вам больше нечего делать здесь, молодой человек. А моей жене необходим отдых, покой… С нее хватит ваших сказок…

Чуть ли не кубарем я скатился по крутой темной лестнице на пролет вниз.

– Подождите! – донесся до меня короткий, как удар хлыста, окрик хозяина.

– Это вы мне, Иннокентий Георгиевич? – Я уже догадался, с кем имею дело, хотя представиться мне не посчитали нужным.

– Да, вам, – отрезал старик и продолжал мстительным шепотом: – Раз Лена для вас так много значила… знали ли вы, что у нее был ребенок?

– Знал, – ответил я сухо.

– А то, что его отец недавно появился в городе и искал их?

– А вот этого…

– Кажется, он сидел, – мрачно произнес Белецкий, – и совсем опустился. Он не хотел заходить к нам домой и поджидал меня у подъезда. Это было незадолго до смерти Лены.

– Что его интересовало?! – выкрикнул я.

– Ее нынешний адрес.

– А вы?

– Дал, – очень тихо проговорил Иннокентий Георгиевич. – Какой-никакой, но он был отец, и Лена его до сих пор любила. Томе, разумеется, я ничего не сказал.

– Почему же сказали мне?

Он сделал шаг в квартиру:

– Предупредить. Хорошо, что ваши дорожки не пересеклись.

– Ленин сын… – заторопился я. – Вам известно, что он сбежал из детдома?

Лязгнула металлическая дверь, щелкнули собачки замков. Но мне и так стало ясно: престарелый муж Тамары Ивановны знал об этом деле гораздо больше, чем сказал мне.

Я зашел в свой офис и теперь, сидя за столом, листал пухлый телефонный справочник. Вдруг я почувствовал слабый ветерок, повеявший в отворенную дверь, а в следующее мгновение мне на плечо легла чья-то тяжелая рука.

– Отвлекись, братан, – обратились ко мне.

Я отложил книгу и поднял взгляд.

Меня навестил рослый мужчина лет сорока, одетый в черные широкие джинсы и грубую кожаную куртку, до белизны вытертую на локтях. Ворот его водолазки, скрывающий шею и доходящий до щетинистого подбородка, был замусолен, лицо обветренное, с белесым налетом, мощный нос скошен книзу, коротко стриженные волосы седы на висках. Жизнь потрепала его на славу, о чем догадываешься сразу же, стоит заглянуть в его видавшие виды, потухшие глаза. Мешки под ними, несомненно, от частого употребления.