А вот еще один мыслитель – русский: Владимир Соловьев. Никогда не слыхал о таком. Но как точно он тут написал: «Церковь есть всемирная организация истиной жизни. Мы можем знать, в чем состоит истинная жизнь, потому что хорошо знаем, что такое есть та ложная жизнь, которою мы живем… Всякое наслаждение, связанное с похотью, отравлено и напоминает о первородном грехе. Всякое наслаждение, свободное от похоти и связанное с любовью к предметной ценности, есть воспоминание рая или предвкушение рая, и оно вырывает из оков греховности… Похоть ненасытима, и ее всегда ждет пресыщение». Это он в точку, надо запомнить! «Похоть не может быть удовлетворена, она есть дурная бесконечность алкания. Есть иное алкание, перед которым тоже открывается бесконечность, например, алкание правды, абсолютной, а не относительной. Но алчущие и жаждущие правды блаженны, потому что они обращены не к дурной бесконечности, а к вечности, к божественной бесконечности. Божественное, насыщающее нашу жизнь, и есть противоположение той скуке и пустоте, которая порождает дурную похоть жизни».

Но больше всего ему понравились труды средневекового итальянского деятеля Макиавелли. Он его книжку даже с собой в кабинет унес, и сделал выписку в рабочий блокнот: «Римские полководцы никогда не подвергались чрезмерным наказаниям из-за допущенных ими оплошностей; равным снисхождением пользовались они и тогда, когда по неведению или вследствие допущенного дурного выбора наносили ущерб республике… Римляне придавали большое значение тому, чтобы дух их полководцев не был ничем стеснен или угнетен, и чтобы никакие посторонние соображения не влияли на их решения».

Эту заброшенную библиотеку, сваленную в одну комнату, еще не успели перешерстить политработники и изъять из нее «вредную литературу». Теперь Голубцов считал ее своей личной собственностью и никого туда не допускал, пользуясь особым статусом помещения, как комнаты для сжигания секретных бумаг. А также «для снятия негативных эмоций» – добавлял он от себя. Комната для потаенных размышлений…

Часть книг Голубцов отобрал для своей кафедры в военной академии. Он не сомневался, что рано или поздно вернется туда. И защитит назло всем – докторскую диссертацию. Не век же вековать в кандидатах?

По вторникам в 15 часов командующий 10-й армии, он же начальник Белостокского гарнизона, вел прием населения по личным вопросам. Он принимал и горожан, и представителей советской власти, если у тех возникали вопросы, связанные с жизнью на белостокской земле военных людей. Первым встречал их адъютант капитан Василий Горохов и, уяснив суть дела, подобно британскому мажордому распахивал дверь:

– К вам генерал-майор Ахлюстин! – доложил адъютант.

– Зови!

Петра Ахлюстина Голубцов уважал, как профессионал уважает профессионала. Да, он, конечно, из корпуса «генералов-унтеров», но Голубцов готов был «простить» ему это только за один эпизод ахлюстинской боевой жизни. Шла финская война… В январе 1940 года в Москве решили ускорить падение Финляндии с помощью кавалерии. Идея абсолютно бредовая, но только не для тех, кто сидел в кабинетах наркомата. «Им бы кресла в снег вморозить!» – иронизировал Голубцов, когда этот случай изучался у него на кафедре армейских операций. Совершенно невозможно было представить, как будет наступать конница по льду или глубокому снегу – коню под брюхо – да еще в сильные морозы с ветром. В истории военной науки такого не было. Исполнять это безумие поручили бывалому коннику генерал-майору Ахлюстину. К четырем конным полкам его 24-й кавалерийской дивизии добавили танковый полк, назвали дивизию моторизованной, и отправили в самые февральские метели на север от Ладожского озера. Разумеется, ни о какой лаве о двух крылах, ни о какой конной атаке и речи быть не могло: какой кавалерийский налет среди финского мелколесья, заваленным сугробами и валунами?