Природа мой букварь, а сердце мой учитель, – говорит мудрец; пластун скажет: что плавня с дикими ее жильцами – его военная школа, а охота – учитель. И действительно, в этой школе он приобретает первый и твердый навык к трудам, опасностям и самоотвержению, и из этой выучки выходит он таким совершенным стрелком, что бьет без промаху впотьмах, не на глаз – на слух. Примеры подобного стрелецкого совершенства между пластунами многочисленны, иногда даже печальны. Приходит иногда в курень плачевная весть, что в темную ночь пластун ловко застрелил пластуна Илька на засаде, в глухой плавне, пустив пуля на хруст камыша.

Пластуны принимают к себе новых товарищей по собственному выбору. Прежде всего требуют они, чтобы новичок был стрелок, затем, что на засаде, в глуши, без надежды на помощь, один потерянный выстрел может повести дело на проигрыш; потом требуют, чтобы он был неутомимый ходок – качество, необходимое для продолжительных поисков, которым сопутствуют холод и голод, – и наконец имел бы он довольно хладнокровия и терпения про те случаи, когда надобность укажет, под носом превосходного неприятеля, пролежать в камышах, кустарнике, траве несколько часов, не изобличив своего присутствия ни одним неосторожным движением, затаив дыхание. Тот не годится «пластуновать», кто не умеет убрать за собою собственный след, задушить шум своих шагов в трескучем тростнике; кто не умеет поймать следы противника и в следах его прочитать направленный на линию удар. Перебравшись через Кубань, пластун исчезает. А когда по росистой траве или свежему снегу след неотвязно тянется за ним, он заплутывает его: прыгает на одной ноге и, повернувшись спиной к цели своего поиска, идет пятами назад, «задкует», хитрит, как старый заяц, и множеством известных ему способов отводит улику от своих переходов и притонов. Как оборотни сказок – что чудновидно меняют свой рост, в лесу вровень с лесом, в траве вровень с травой, – пластуны, своими мелкими партиями, перебираются с линии, между жилищами неприязненных горцев, к нашим полевым закубанским укреплениям и оттуда на линию. Таким образом пластун вечно в поисках по окрестным лесам и ущельям. Его услужливая бдительность предохраняет пастбища, рубки дров, сенокосы и огородные работы при укреплениях, а тем более и самые укрепления от нечаянных нападений.

Но и во всех других обстоятельствах боевой службы пластун верен своему назначению. В походе он освещает путь авангарду или, в цепи застрельщиков, изловчается и примащивается, как бы вернее «присветить» в хвастливо гарцующего наездника; или, наконец, бодрствует в отводном секретном карауле за сон знатного ночлега.

Г. Филиппов, посетивший в 1856 году Крым, много рассказывает о подвигах пластунов в последнюю Севастопольскую кампанию. Вот некоторые из них.

В прошедшем 1855 году, когда отряд союзных войск занял Фанагорию и укрепился в ней, пластуны, находясь по обыкновению на аванпостах перед этой крепостцой, беспрестанно тревожили гарнизон, держали его в напряженной бдительности, производили между ним тревоги и замешательства своими хитрыми выдумками.

Обыкновенно человек с двадцать пластунов подкрадется ночью к самой Фанагории, пробираясь версты за две или за три ползком на брюхе и локтях, по колючему бурьяну через неприятельскую передовую цепь, и залягут под самыми верками, иногда под самыми амбразурами, в камыше и бурьяне, где и пролежат, не шелохнувшись, целый день до следующей ночи. В середине ночи, как только все утихнет в крепостце и лагере, объедут по цепи разъезжие, часовые предадутся дремоте, пластуны вдруг, по условному свистку, выходят из своей засады и с ужасным криком и стуком бросаются в амбразуры. Испуганные часовые спросонья стреляют, куда попало, другие бегут в лагерь с криками: «Нападение! Штурм! Неприятель в крепости!» Бьют тревогу и весь лагерь подымается, и войска в несколько минут становятся под ружье. Тотчас открывают огонь из всех орудий и частый штуцерный огонь с бруствера. Начинается трескотня ужаснейшая: ядра, гранаты, конгревовы ракеты и тысячи картечь и штуцерных пуль взрывают только землю, подымая страшную пыль, и рвут немилосердно бурьян и камыш, не находя для себя иной жертвы, потому что пластуны, произведя всю эту суматоху, приколов или сбив с ног первых попавшихся часовых, ворвавшись в ближайший барак и схватив там прямо с постели оторопевшего офицера, успев даже иногда заклепать одно или два орудия, тотчас бросаются обратно из крепости и прячутся за ближайшим пригорком. При начале канонады они уже находятся в этом убежище вне всякой опасности и спокойно любуются оттуда произведенным эффектом. Между тем, гарнизон, не получая ответа на свою канонаду и не видя неприятеля, мало-помалу унимает ее, но отправить отряд на поиски не решается из опасения засады, потому что не имеет понятия ни о числе, ни о месте пребывания неприятеля, убежденный однако же в его близости. Пользуясь этим временем недоразумения гарнизона, пластуны успевают уйти далеко от крепости с несколькими пленными и какими-нибудь другими трофеями.