– И впрямь, сложно отсюда взять какое-то зерно.

– Либо всё – зёрна, либо ничего из этого, и искать нужно в другом месте, о котором он умолчал.

– А с остальными… Лучше спросить у их классных руководителей?

– Думаю, что стоит лучше у них, но я не уверена, что они дадут достаточную информацию, ведь полицейским не было что рассказать. Даже если вы зададите правильный вопрос, навряд ли у них будет правильный ответ.

– Ничего, я ведь просто собираю информацию.

– Герман, – вот здесь она усмехнулась, и улыбка эта была как трещина, ползущая по глиняной античной вазе, – ты решил расследованием заняться?

– Нет, однозначно нет. Я просто хочу понять, что произошло.

– То есть заняться расследованием, – провела она руками. – Если что-то узнаешь, обязательно расскажи полиции, это будет важно. Тем более сам познакомишься со всеми учителями, посмотришь, могли они… довести или нет. Сам решишь. Может, ты примкнёшь к тому лагерю. Тебе говорили, что из-за этого от нас ушли учителя русского и математики? Теперь у нас по два учителя на эти предметы. Замену сложно найти всё-таки. Удивлена, что ты пришёл.

– Совру… – Он остановился, подумал. Снова хотел сказать лишнее.

– Соврёшь? Сразу признаёшься в таком?

Герман засмеялся и махнул рукой.

– Скажу лишь, что мне была необходима работа, а тут объявление, вот и пришёл.

– Понятно. Смотри, чтобы с таким отношением тебя не выжали эти родители.

– Читал, что это началось из-за родителей Лизы… Про них речь или про всех?

– И про всех, и про них. Они к нам часто заглядывают. Всё требуют правды. А какую правду мы можем дать, если сами не знаем, в чём дело? Каверзный вопрос.

Звонок на урок, шаги ускорились, голоса утихли.

– Покажу я, что ли, как работать с программой. Подсаживайся поближе, а то на два фронта неудобно работать.

Тамарочка показала интерфейс, рассказала про кнопки, назначения, как с чем работать. Сложного было мало. Они договорились, что Герман придёт завтра, а на сегодня они заканчивают знакомство с обменом телефонов для поддержания связи. На три дня. Потом телефон Тамарочки можно смело удалять – сама так сказала, но Герман переубедил. Вдруг помощь понадобится? О ком-то что-то узнать? Такие номера нужно держать под пальцем, слишком много значат.

Тамарочка даже улыбки не удостоила, благосклонно опустила голову и согласилась, держа на губах «извини, Лёша». Извини, Герман.

Она чувствовала себя виноватой, уходя с поля боя. Думала, что оставляет всех своих: и деток, и взрослых коллег. Для неё это тоже было непростое решение, но это было лучшее решение для того, чтобы сохранить себя и не повторить участь тех четверых. Она бы не смогла такое выдержать. Она не могла. Улыбка была лишь одной из трещин, вся ваза была уже ими покрыта. Достаточно прикосновения – и она развалится, и собрать её не сможет никто. Тамарочка себе такой участи не желала. И правильно сделала, иначе бы сгорела с концами, и спасать уже надо было бы её.

Герман вернулся домой, в свою маленькую студию. Лофт-студию, как они называли её со Светой. Красные кирпичи с одной стороны и белые – с другой.  Минимализм в интерьере, практичное отсутствие лишних деталей, которые при переезде остались в коробках, заняв место в зеркальных шкафах.

Света ещё была на смене, поэтому Герман занялся мелкой уборкой, а ближе ко времени её приезда приготовил поздний обед – ранний ужин.

– Привет! – крикнула она с порога, снимая с себя белый пуховик. Герман забрал её рюкзак и целовал в висок. – Как у тебя прошло? – Она погладила его холодной рукой по спине.

– Меня взяли.

– Как здорово! – выдохнула Света с заметным облегчением. – Я думала, придётся сложнее. – Она стянула с себя дутые валенки и оставила их на половике, чтобы снег не стаял на другую обувь. – Сейчас. – Она чмокнула Германа в щёку и скрылась в ванной.