Поэты и пророки правы – они ничего не создают, они записывают. Вот и я – я записываю. Я, конечно, никакой не пророк и уж тем более не поэт, но я записываю. Голосовое сообщение от абонента 8-925-170-73-10. Через два часа и тринадцать минут трынькнет ваш мобильный, и вы получите его. Дослушайте до конца. Это не спам. Это круговорот слова. Это круговорот камня. Ну и да: благодарю алфавит за любезно предоставленные буквы.
Я полетел в воду
Великий танна четвертого поколения Шимон Бар-Йохай был прав – слова не падают в никуда. Они падают на темечко. И древние китайцы тоже правы – слова сводят с ума. И я почти сошел – но меня спас голос. Голос этот говорил голосом Левитана. Но с какой-то скрытой подъебкой. Ну это как если бы кто-то, умеющий говорить голосом Левитана, решил подъебнуть самого Левитана. А может, показалось – я ведь все-таки почти сошел с ума. В общем, этот голос, умеющий говорить голосом Левитана, сказал голосом Левитана: да будет свет. И стал свет. Свет, который всегда темнее любой тьмы. Но это была какая-то другая тьма. Сейчас попробую объяснить: вот есть нормальная геометрия, а есть геометрия Лобачевского – там параллельные прямые пересекаются. И там – все дозволено. Как и в геометрии Достоевского – ну той, где если Бога нет, то все дозволено. И в этой самой геометрии Лобачевского – Достоевского лужа стала рекой. Ну потому что все дозволено. А еще был мост. Над лужей, которая стала рекой. И на этом мосту стояла Даша. И не Даша тоже стояла там – метрах в десяти от Даши, не больше. А рядом с Дашей стоял ты. А около не Даши – твой второй. Или наоборот – ты с не Дашей, а твой второй – рядом с Дашей. А я – меня не было. Вернее, я где-то витал и все видел. Ну я же говорю – в этой самой геометрии Достоевского – Лобачевского все дозволено. Ну или Лобачевского – Достоевского. Неважно. Важно, что все – дозволено. И Даша и не Даша смотрели вниз, на реку. А ты курил и тоже смотрел вниз – в лужу. А твой второй – он не курил, но тоже смотрел вниз. Там, внизу, была тьма – тьма над бездной. И ты сказал Даше:
– Вы похожи на девушку, которая собирается совершить глупость.
А твой второй – он сказал не Даше:
– У вас вид несчастный.
А Даша и не Даша молчали – вместо них пела Марианна Фейтфулл, голосом человека, выбирающего из двух зол оба; голосом женщины, переживший любовь Мика Джаггера и рак молочной железы. Любой человек заткнулся бы и слушал, но ты со своим вторым продолжили говорить. Слова были похожи на ножи – такие же тяжелые и острые. И вы кидали эти ножи. Ты – в Дашу, а твой второй – в не Дашу. Ну или наоборот: ты – в не Дашу, а твой второй – в Дашу.
– Сколько вам лет, что вы так несчастны? – спросил ты.
– Вы тяжело больны? – подхватил твой второй. – У вас отняли грудь, ногу, печень?
– Нет, у меня отняли только душу, – ответила не Даша.
А Даша добавила:
– Я боюсь, что вода холодная.
– А вы думали – вам ее подогреют?! – съехидничал твой второй.
А ты затянулся сигаретой и сказал:
– Не говорите глупостей.
– Это нелегко, глупости – моя специальность, – безнадежно усмехнулась Даша.
А не Даша – она тоже усмехнулась, но еще безнадежнее, чем Даша:
– Вот почему я здесь.
– О чем вы? Вы еще жизни не видели, – всплеснул руками твой второй.
– У вас полоса неудач – и только, – добавил ты. И окурок в воду выкинул. Для убедительности.