Предлагаю вам перевод этого младенческого аргумента на самый уместный для него язык – детсадовский.
– Спорим, я докажу, что бог есть.
– Спорим, что не докажешь.
– Ну ладно, представь себе самое-самое-самое совершенное существо, какое только может быть.
– Ну представил, дальше что?
– Смотри, это самое-самое-самое совершенное существо – оно реально? Существует оно на самом деле?
– Нет, я только придумал его.
– Но если бы оно было на самом деле, то оно было бы еще более совершенно, потому что самое-самое-самое совершенное существо должно быть лучше, чем какая-то глупая выдумка. Вот я и доказал, что бог есть. Хи-хи, хи-хи, атеисты – дураки.
Я намеренно вложил в уста маленького всезнайки слово «дураки». Ансельм сам цитирует первую строку псалма 13 «Сказал глупец в сердце своем, нет Бога», и дальше у него хватило самоуверенности называть гипотетического атеиста не иначе как «глупцом» (по латыни – insipiens):
Итак, даже и означенный глупец принужден признать, что хотя бы в разуме есть нечто, более чего нельзя ничего помыслить; ведь, слыша эти слова, он их разумеет, а то, что разумеют, есть в разуме. Но то, более чего нельзя ничего помыслить, никак не может иметь бытие в одном только разуме. Ведь если оно имеет бытие в одном только разуме, можно помыслить, что оно имеет бытие также и на деле; а это уже больше, чем иметь бытие только в разуме.
Сама мысль о том, что из таких уверток логического махизма делаются грандиозные выводы, оскорбляет мои эстетические чувства, и приходится самому сдерживаться от употребления таких эпитетов, как «безумцы» или «глупцы». Бертран Рассел (далеко не глупец) сделал интересное замечание: «Гораздо проще увериться в том, что [онтологический аргумент] должен быть ошибочным, чем обнаружить, в чем именно заключается ошибка». В молодые годы Рассел сам какое-то время был убежден в его правоте:
Хорошо помню тот день в 1894 году и момент – я как раз шел по Тринити-лейн, – когда я внезапно понял (или так мне показалось), что онтологический аргумент справедлив. Я ходил в магазин, чтобы купить жестянку табака; по дороге домой я неожиданно подбросил ее в воздух и, поймав, воскликнул: «Елки-палки, онтологический аргумент довольно состоятелен!»
Может, ему лучше было бы воскликнуть: «Елки-палки, возможно, онтологический аргумент достоверен! Но не подозрительно ли, что великую правду о природе мироздания можно вывести из простой игры слов? Засучу-ка я рукава и проверю, не является ли этот аргумент таким же парадоксом, как парадокс Зенона». Грекам пришлось немало потрудиться над «доказательством» Зенона, в котором утверждалось, что Ахиллес никогда не догонит черепаху[64]. Но у них хватило здравого смысла не делать из загадки вывода о том, что Ахиллесу действительно не удастся поймать черепаху. Вместо этого они назвали «доказательство» парадоксом и оставили поиск решения следующим поколениям математиков (оказывается, решение предлагает теория сходящихся рядов). Сам Рассел, конечно, понимал не хуже других, почему не стоит отмечать неудачу Ахиллеса в погоне за черепахой подбрасыванием в воздух жестянки с табаком. Почему же он не проявил аналогичную осмотрительность в случае святого Ансельма? Подозреваю, что он был чрезвычайно честным атеистом, всегда готовым изменить свои взгляды, если ему казалось, что этого требует логика[65]. А может, ответ стоит искать в отрывке, написанном самим Расселом в 1946 году, спустя много времени после того, как он раскусил онтологический аргумент:
На самом деле вопрос стоит так: имеется ли что-либо, о чем мы можем помыслить, что в силу того, что оно присутствует в нашем разуме, безусловно существует вне нашего разума? Каждому философу хочется ответить утвердительно, потому что задача философа – узнавать о мире методом размышления, а не наблюдения. Если правильный ответ – положительный, то между помыслами и реальным миром существует мост. Если нет – то нет.