Успел ли я тогда подумать о том, что ослепительная вспышка под сводами купола – это последнее, что увижу в своей жизни? Нет, но миг пробуждения практически мгновенно одарил меня всей гаммой эмоций, которую только можно ощутить. Медленно приходя в себя, мой организм начал подавать множество сигналов в мозг. Все рецепторы словно сошли с ума, наперебой крича о неправильности, неестественности происходящего. Меня окатило волной тошноты, и мелкие судороги начали сводить всё тело. Кое-как разлепив глаза, я ничего не увидел: кромешная тьма перекрывала собой окружающий мир, заставляя кровь закипать от переизбытка адреналина.

– «Ослеп! Ничего не вижу!» – мысли вертелись в сюрреалистичном калейдоскопе, пока я механически открывал и закрывал глаза, совершенно не замечая разницы. Секунды томительно тянулись, обвивая меня словно липкие ленты смирительной рубашки. Ужас от происходящего нарастал всё больше: челюсти начало сводить, как при спазме от зубной боли.

– «Что же творится?!» – попытавшись взмахнуть рукой, я тут же понял, что к чему-то привязан. Руки, ноги и даже моя голова были зафиксированы и почти неподвижны. Это пугало, но, с другой стороны, означило, что я всё ещё жив. И в этот момент тьму прорезала вспышка яркого света, и цветной мир обрушился на меня, как лавина посреди жаркого летнего дня.

Забыв, как дышать, я смотрел на длинную световую панель бледно-синего оттенка. Она тянулась почти через весь белоснежный потолок, плавно перетекала на дальнюю стену, покрытую странными мелкими рисунками, и заканчивалась где-то на уровне пояса среднего роста человека. У стены располагались два стула, журнальный столик и большая ваза с розовыми цветами. Мой затуманенный разум на долгие мгновенья замер, сконцентрировав внимание на этих таких ярких и таких искусственных растениях.

Немного взяв себя в руки, я перевёл взгляд направо. Широкое окно, скорее всего, из токочувствительной металлокерамики и тепловая панель. Чуть левее пристроилась небольшая сенсорная консоль. Должно быть, отвечающая за плотность материала при помощи электричества, что в свою очередь определяет, какую долю света будет пропускать окно.

Весьма хитрая разработка начала двадцать первого века, стремительно прижилась в мире. Сейчас пропускная способность была настроена таким образом, чтобы яркий дневной или утренний свет слегка приглушался, из-за чего ветви деревьев, раскачивающиеся за «стеклом», казались блёклыми, словно вырезанными из пластика.

Как оказалось, лежал я на медицинском столе средней реабилитации. Узнать об этом мне помогла торчащая сбоку табличка. Из неё же удалось почерпнуть его инвентарный номер, модель и наименование завода-изготовителя. Выходит, что нахожусь в какой-то больнице. Светлая гамма помещения и мигающие огоньки множества странных аппаратов, установленных у изголовья постели, также намекают на это. Едва придя к такому выводу, я чуть было не заплакал.

– «Выжил, – самое главное слово родилось в сознании. – Значит, я выжил после взрыва. О, Господь всемогущий, спасибо тебе за милость твою, велики дары твои…» – начав благодарно молиться, я не сразу заметил, как открылась дверь. В палату бойко вошёл человек в голубой медицинской форме. Его жёсткие чёрные туфли громко скрипели при каждом шаге, а узкие очки отражали дневной свет, лившийся из окна. Остановившись напротив меня, гость бросил беглый взгляд на мигающие аппараты. Вглядываясь в его лицо, с тяжёлыми скулами и мощным лбом, я пытался догадаться о своих перспективах, но это было абсолютно невозможно. Задать вопрос первым почему-то не смог, оставалось молча наблюдать за врачом, если это, конечно, был он. Ну, на нём, по крайней мере, была фирменная голубая форма медиков. Тем временем мужчина важно кивнул собственным мыслям и поймал мой взгляд: