– Давай помогу.

Ну как он мне поможет, ведь и он вещи одной рукой над головой удерживал.

– Бери мои вещи, а сам за плечо хватайся.

Это Дима хорошо придумал, передав ему свой куль, я как ожил.

– Хватайся, чего ты?

– Не, плыви, я сам, мне легче уже… фр-рр… плыви.

Здесь появился и Саша. Вот кому следовало мои вещи отдать, силы у него побольше, чем у Димы, но сейчас и ему самому приходилось туго. С температурой не до подвигов. Кое-как доплыли, выползли на противоположный берег гораздо ниже, чем в воду заходили. Всё-таки снесло нас здорово.

Отдышавшись, я сказал:

– Благодарю, Дима. Утоп бы без тебя. Спасибо.

– Ничего. Даже хорошо, что вода такая холодная. Меня как-то всего взбодрило, не устал вообще.

– Да? – Саша тяжело поднимался с песка, покачиваясь словно пьяный. – А мне, парни, совсем худо. Грудь болит, вижу плохо.

Одевшись, я подошёл к Саше, положил ему руку на плечо.

– Что, так плохо? Идти сможешь?

– Смогу.

Поднявшись на высокий берег, мы очутились на околице деревни.

– Надо бы зайти к кому-нибудь.

– Зачем? – удивился Дима.

– Выдать могут, – сказал Саша.

– Могут. Люди разные, во время войны из них всякое говно лезет. Но мы на своей земле, должны нам свои помочь, не могут не помочь.

– Испугаются, они, как и мы, на оккупированной территории, – выразил сомнение Дима.

– Может и испугаются. Но нам лекарства нужны. Посмотри, Саша плох совсем, да и у меня нога опухла, иду еле-еле. С едой беда, мы же не белки, чтобы одними грибами питаться. Несёт всех. Рискнём?

Ничего другого нам не оставалось как рисковать, мои товарищи это тоже прекрасно понимали, поэтому мы пошли в деревню. Выбрали крайний, отдельно стоящий дом. Дом плохенький, мазанка, вокруг садик и на задах – огород. Собаки хозяева не держали, поэтому будить их предстояло нам самим. Мы зашли на крыльцо, и я тихонько постучал в дверь. Стучать пришлось довольно долго. Я старался не шуметь, поэтому не барабанил, а интеллигентно постукивал. Не хватило, деревенские жители спали крепко. Дима, устав ждать, подошёл к окошку и костяшками пальцев несколько раз легко ударил. Наконец в мазанке зажёгся свет, в окошко выглянул бородатый лик пожилого хозяина. Не знаю, что он там смог во тьме рассмотреть, но дверь пошёл открывать.

Застучали засовы, заскрипели петли и вот он, хозяин, – мужик лет пятидесяти-шестидесяти – стоит на пороге с непокрытой лохматой, седоватой головой, накинув на плечу овчинный полушубок.

– Здравствуйте, – я поздоровался. Саша и Дима промолчали – зря, и им бы стоило проявить вежливость, а то так и напугать со сна человека можно. Да с такими рожами, как у нас, и днём на нас смотреть страшно.

– Ну, здравствуйте.

– Вы нас извините, нельзя ли у вас попросить хлеба немного и воды.

– Русские? – спросил мужик.

– Да.

– А почему форма на вас ихняя? – Мужик заметил знаки отличия карбатальона.

– Так получилось. Выбора у нас не было, понимаешь?

– Ясно… Сбежали? Линия фронта-то от нас километров двести.

– Гриша, кто там? – раздался из глубины дома женский голос.

– Спи, мать, это ко мне! – крикнул в ответ дед Гриша. – Да, уж больно вид у вас потрёпанный, жалкий. Видно, что не бандеровцы.

– Нам бы ещё таблеток каких. Аспирин, антибиотики – есть?

– Да уж как ни быть, кое-что найдётся, – мужик продолжал в нас внимательно всматриваться, словно ждал чего-то. Ах да, понятно, чего он ждал.

– Вы не беспокойтесь, мы заплатим.

– Что у вас есть-то? – Гриша с сомнением покачал головой.

– Вот, – достав сто долларов, я показал зелёную бумажку прижимистому мужику.

– Хм. Подожди. – Мужик закрыл перед нашим носом дверь, вернулся в дом.

Через несколько секунд раздались голоса. Нам слышно было плохо, ясно, что хозяева спорили. Женщина даже два раз прикрикнула, потом громко всхлипнула и замолчала, а деревенский мужик Гриша что-то сердито ей напоследок сказал и затопал к нам. Вынес нам он круглый каравай чёрного хлеба, пять луковиц, пакет картошки, кусок копчёной грудинки, таблетки и два пузырька тёмного стекла.