Всем офицерам, кроме командира и старшего помощника, предоставили комнаты в обшарпанной гостинице, по сравнению с которой кают-компания на «Уаху» казалась роскошью. Мы пробыли там пару дней, а потом узнали, что на берегу можно было снять коттедж на Парадайз-Бич, курорте, расположенном примерно в пятнадцати милях от Брисбена. Мы втиснулись в маленький поезд на паровозной тяге, курсирующий до берега и обратно с большими интервалами, осмотрели коттедж и сняли его. Большинство из нас провели там остаток выделенного на отдых времени.

Мы готовили себе сами на газовой плите, имевшей обыкновение взрываться при попытке зажечь ее, но берег, предоставленный в наше полное распоряжение, был восхитителен. Из-за сильного подводного течения лишь самые отчаянные из австралийских пловцов плавали там, а большинство из них сейчас были на войне. Но если научиться там плавать, то можно получить удовольствие. Подводное течение направлено параллельно берегу, и, войдя в него, вы могли унестись с ним на несколько миль. Мы проводили там большую часть своего времени за неимением лучшего занятия. Я думаю, что это был период самого здорового образа жизни для нас за всю войну.

У нас было с собой бренди. После глубинных бомб или других тяжелых испытаний подводникам по возвращении из похода, каждому члену экипажа, время от времени выдавали по двухунциевой бутылке бренди. Вспоминая, каким изумительным оно было на вкус после глубинных бомб, мы заключили, что при первом же удобном случае мы не преминем «принять» на берегу и по-настоящему кутнуть.

Мы это и сделали, когда сошли с «Уаху» на берег. Откупорили бренди при первой возможности и израсходовали весь запас по назначению. Вкус этого зелья был ужасным; бренди чуть не сожгло наши глотки.

Год подошел к концу, когда на «Уаху» был назначен новый командир. Марвин Кеннеди, рыжеволосый педант, который контролировал постройку корабля, усердно и хорошо тренировал нас и водил на два патрулирования, получил другое назначение, а наш стажер, большой веселый капитан-лейтенант Дадли У. Мортон из Кентукки стал командиром. И спокойными январскими днями в Брисбене, прежде чем снова вышли в море, мы попытались определить, что несет с собой это изменение.

Все любили Маша. Он старательно знакомился с «Уаху» и ее экипажем во время второго патрулирования. Он все время сновал по узкой лодке, проверяя оборудование, от его широко поставленных глаз не укрывалось ничего. Крохотная кают-компания всегда оживала, когда Маш протискивал свои массивные плечи в один из двух узких проходов и усаживался. Он был сложен как медведь и по-юношески весел. Однажды мы с ним затеяли импровизированную борьбу после кофе, и он применил ко мне прием «полунельсон» и слегка пригнул. После этого что-то хрустнуло у меня сзади в шее, и голова в течение нескольких недель кренилась после этого влево. Случается это и теперь, и я при этом всегда вспоминаю Маша.

Экипаж его любил. Подводный флот, пожалуй, самый демократичный из всех видов вооруженных сил, потому что в тесных помещениях подлодок просто нет места для чинопочитания. Даже при этом условии для многих офицеров переход от отношений товарищества к власти над людьми внезапен и труден, так что их подчиненные никогда не чувствуют себя вполне непринужденно. С Машем так не было. Авторитет был ему присущ внутренне и никогда не опирался на неожиданное повышение тона или изменение отношения. Находясь в центральном посту, рассказывая небылицы главному механику Pay, слушая его россказни или бродя беспокойно в нижнем белье в торпедном и дизельном отсеках, он был так же раскован, как ребенок. Люди были не просто готовы последовать за ним, они сделали бы это с радостью.