– Белая ночь?.. Шатунов что ли? – уточнил я, не назову себя фанатом «Ласкового мая».
– Не, как Шатунов! Белая ночь, опустилась как облако! Ветер гадает на юной листве!.. – заголосил Танк, быстро проникшись куплетом.
Мысленно ужаснувшись этой картине, я машинально пробормотал, ну а что песня действительно здоровская:
– Слышу знакомую речь, вижу облик твой… Нет! Не помню.
Танк заржал пуще прежнего. Даже Степаныч заухмылялся:
– Как в анекдоте, знаешь?.. Приходит мужик к врачу и говорит: «Вы знаете, у меня провалы в памяти». Ну доктор ему: «Ладно, будем разбираться. Давно это у вас?» Мужик глаза вылупил: «Что давно?» Врач: «Ну, провалы ваши». А тот: «Какие провалы?!»
Танк чуть не лопнул от смеха, настроение у него было великолепное. Да и я улыбнулся:
– Ну, до этого, надеюсь, не дойдет, но реально не помню… Слушай, – обратился я к Танку, – а ты, между нами говоря, с девчонками вчера того… вступил в интим?
– А то! – продолжал хохотать Танк. – Одной присунул так, что мама-не горюй! Пусть знает донских казаков.
Я напряг память изо всех сил, но то умильное переглядывание с симпатичной потаскушкой было последним рубежом, за которым наступила терра инкогнита.
– Слушайте, мужики. Я, конечно, дико извиняюсь, но я-то сам вчера не того? Никому ничего не присунул по бухому делу?
– А ты не помнишь?!
– Нет. Как шаром покати.
Ну, тут, конечно, снова адский ржач, после которого выяснилось, что вряд ли теперь я смогу восстановить события этих часов. Танк сам находился «на форсаже» и помнил происходящее сильно фрагментарно, а Степаныч с Ракитиным удалились совсем рано…
– Мы сюда пришли, дома ему не хотелось при жене… Так что уж извини, без твоего разрешения.
Я отмахнулся:
– Ну что ты, Степаныч! Какое разрешение?!
– Ну да. Конечное дело, бутылочку раздавили на двоих, но так аккуратно, без проблем. А потом…
Здесь вдруг Степаныч осекся и странно посмотрел на меня.
Я уловил неладное.
– Ты что, Степаныч?
– Да… Ладно! Все равно ведь узнаешь, лучше раньше, чем позже.
– Вот это верно. Степаныч, я тебя прошу, не тяни, говори, что там?!
– Ладно, – он решился.
Короче говоря, когда они с Ракитиным солидно выпивали и беседовали, вдруг раздался звонок в дверь, причем звонили так отчаянно, как будто Страшный Суд на носу. Степаныч, малость обомлев, ринулся открывать – оказалась Лида, такая взбудораженная, по глазам видно, что плакала, стала стремительно собирать свое барахло, а на изумленные вопросы сквозь зубы отвечала, что она все сделала, турнирные протоколы подписала, расчет за работу получила, и теперь мчится на вокзал, и первым же поездом – домой, в Ростов. Ошеломленный Степаныч упрашивал ее подождать, мол, вместе и поедем, но она огрызнулась: «Некогда!» – и кое-как побросав вещи в сумку, вылетела прочь.
– Я и подумал, у вас что-то расклеилось…
– Да, – я кивнул, помолчал. – Да, Степаныч. Расклеилось, и теперь не знаю, склеится ли…
Он, кажется, хотел сказать что-то утешительное, но тут грянул телефон, и я поторопился к нему.
Это оказался, естественно, шеф.
– Живой? – спросил он, не здороваясь.
– В норме.
– Ну-ну. Если так, то через час жду у себя, – и отключился.
Вчерашний демократизм из его голоса исчез начисто. В нем была только властность.
– Начальство, – объяснил я землякам. – Слушай, Танк! Так ты говоришь, я тебе предлагал с собой в Москву поехать?
– Ну! А что?
Я навскидку прикинул расклады. А почему бы и нет?..
– А ты сам-то как? Не против?
– Я? Да я только за! Столица как-никак!
– Ладно. Я к начальству, наверное, как раз этот вопрос решать и будем.
– А, ну тогда ни пуха, ни пера!
– К черту!
Глава 6
И в этот момент мне в голову пришла неожиданная мысль: