Герман с интересом наблюдал за ней, она смотрела на столпившихся вокруг рулетки людей, как смотрит ребенок на полный прилавок игрушек.

– Как здорово, – прошептала она. – Никогда не видела столько богачей в одном месте. Вот бы и мне хоть разок сыграть.

– Всех наших с тобой доходов за всю жизнь не хватить на то, чтобы хоть раз поставить здесь на один кон в рулетку, – усмехнулся он.

В ресторане заиграла музыка. Герман взял свою спутницу за руку и повел в зал.

Натэлла долго и тщательно, словно ей попался какой-то сложный тест, изучала меню.

– И я могу все это заказать? – подняла она него изумленные глаза.

– Можешь. Ты можешь заказать все, что тебе заблагорассудится. И вообще, мы сегодня кутим, ты же знаешь, какое у меня произошло событие. – Он решил не сообщать ей, что этот пир оплачивается не им, а его карточкой почетного гостя.

– Какой ты щедрый! – восторженно воскликнула Натэлла.

Герман понимал, что сегодняшний вечер возносит его в ее глазах на невероятную высоту, приобщает в ее представление к сонму сильных и богатых мира сего. Ну что ж, пусть хотя бы кто-то думает о нем так, разочаровывать ее он не станет.

Герману не слишком нравилось совершать с ней совместные трапезы, так как Натэлла обычно ела быстро и жадно, как голодный зверек. Но на этот раз она словно преобразилась, она не спеша отправляла в рот маленькие кусочки пищи, запивая их такими же маленькими глоточками вина.

Ее поведение совершенно изменилось, перед ним сидела по-настоящему светская девушка, воспитанная не матерью-алкоголичкой, а гувернанткой или воспитателями из благородного пансиона. Внезапно в нем может быть впервые за все время их знакомства пробудился к ней сильный интерес; и в самом деле что это за странное создание сидит с ним за одним столом, из какого хранилища она вдруг достала эти свои аристократические манеры, которые с такой непринужденностью демонстрирует сейчас ему. До сих пор он никогда всерьез не размышлял о ней, она была нужна ему для того, чтобы разбавлять собой его мужское одиночество, удовлетворять его сексуальные потребности. Но ведь она тоже человек, и она появилась на свет не только для того, чтобы быть игрушкой в его руках, у нее есть своя жизнь со своими желаниями.

– Ты довольна своей жизнью, Натэлла? – вдруг спросил он.

– Довольна жизнью? – удивилась она. – Ты меня об этом спрашиваешь?

– А почему я не могу тебя об этом спросить?

– Ну не знаю, – протянула она. – Я как-то не ожидала от тебя такого вопроса.

– Интересно, за кого же ты меня принимаешь? – Герман видел по ее лицу, что ей не хочется отвечать на последний вопрос. Ладно, пока он не будет настаивать, в конце концов, он не дурак и понимает, почему она молчит. – Но все-таки скажи мне, ты довольна своей жизнью? Мы знакомы не первый день, и мне интересно знать это.

– Если ты настаиваешь, я могу тебе ответить: я не довольна своей жизнью.

– Почему?

– По многим причинам.

– Назови хотя бы основные.

– Я хочу быть поэтом, а у меня ничего не получается.

– Как не получается, ты мне все уши прожужжала про свои успехи.

– Мне не нравятся мои стихи, я знаю, что они подражательские. И ты это знаешь, хотя никогда мне об это мне говоришь.

Бог мой, он всегда считал ее по большому счету обычной дурехой, не сознающей подлинный смысл собственных поступков. Но на самом деле она гораздо лучше, чем он думал до сих пор, разбирается в реальной ситуации.

– Но почему ты так думаешь, может быть, я как раз считаю твои стихи хорошими.

– Не заливай, Герман. Когда я читаю тебе свои стихи, то всегда слежу за выражением твоего лица. В отличие от того, что иногда ты мне говоришь, оно гораздо правдивее отражает твои мысли. И ничего, кроме скуки, на нем не бывает.