Хоботовы потрусили к могиле, трогательно поддерживая друг друга, а мы устроились в машине.

– Будут денег просить, не давай, – хмуро бросила Софья, поворачивая ключ зажигания. – Откуда взялся этот друг? – спросила она. Вопрос был риторический, но я ответила:

– Понятия не имею.

– Физиономия прескверная, рыльце остренькое, глазки злые, и весь какой-то скользкий. Очень похож на шантажиста.

– Только этого не хватало, – поморщилась я.

Как только мы подъехали к дому, на пороге появилась Наталья и радостно сообщила:

– Макс приехал. Ушел купаться. С полчаса как ушел. – Тут Наталья перешла на шепот: – Серова тоже приехала. Пьет кофе на веранде. Думаю, Макс от нее сбежал. Прибыла в десять утра. Я сказала, вы в церкви, она отдохнула в своей прежней комнате.

– Поднимемся на веранду, надо поздороваться с Серовой, – со вздохом заметила я. Софья сочувственно кивнула, мол, ничего не поделаешь.

Вдвоем мы поднялись на второй этаж, дверь на веранду была распахнута, и я увидела Валентину Николаевну. Она сидела в плетеном кресле спиной ко мне. На ней был черный деловой костюм и рыжие мокасины, Валентина Николаевна называла это своим стилем.

Когда-то Серова училась вместе с моим мужем в Литературном институте. Слава пришла к ней гораздо раньше, чем к Артемьеву. Она писала сентиментальные романы, именовала себя прозаиком и, в общем-то, была вполне симпатичным человеком, если бы не одно, точнее, два обстоятельства. Кто-то когда-то сказал ей, что она красавица, и она в это свято поверила. Потом поверила, что она – серьезный писатель, и вела себя соответственно. Сейчас она уверенно приближалась к пятидесяти, располнела, сделала неудачную пластическую операцию и выглядела старше своих лет. Но она вроде бы этого не замечала, а ей никто не намекнул, и дама продолжала изображать роковую красавицу, томно поводила плечами, смотрела со значением, а говорила так, точно оставляла завещание потомкам.

С моим мужем они как будто дружили. Кажется, он ею искренне восхищался, она проявляла сдержанность в оценке его произведений, но неизменно подчеркивала, что уважает его как человека. В литературных кругах такая терпимость – большая редкость, так что они, скорее всего, действительно испытывали друг к другу симпатию.

– Добрый день, – радостно сказала я.

Валентина повернулась и послала мне улыбку.

– Ларочка, – сказала она нараспев, протягивая мне руку с таким видом, точно всерьез рассчитывала, что я примусь лобызать ее. Руку я пожала, а Валентину поцеловала в щеку, она сделала вид, что тоже меня целует. Мы были на «ты», но она всегда разговаривала со мной так, точно я несмышленое дитя или дурочка.

Подозреваю, что она считала меня совершенно никчемным созданием, которому повезло отхватить в мужья известного человека.

– Как твои дела? Выглядишь прекрасно, – заметила она с легким недовольством.

– Какие у меня дела? – пожала я плечами. – Пытаюсь меньше думать о своей утрате.

Софья устроилась в кресле за спиной Серовой и оттуда строила мне рожи. Валентина Николаевна к ней относилась как к прислуге и обращала на нее внимание только в случае крайней нужды.

– Как я тебе сочувствую. Замену Борису будет найти непросто. – Кажется, она не сомневалась, что меня только это и заботит.

Сама Валентина вдовела уже шесть лет и даже из этого события умудрилась сделать шоу. Во всех своих интервью она неизменно подчеркивала, что до конца жизни останется верна своей любви и светлой памяти мужа. Скорее всего, подходящих кандидатов в мужья у нее просто не было. Покойный Серов, вечный прапорщик, которого она упорно именовала майором, скончался от белой горячки. Ничего предосудительного я в этом не находила, коли уж два моих супруга скончались от той же хворобы, но Валентина, как видно, придерживалась иного мнения. Она предпочитала именовать горячку инсультом. Детей у них не было, и в последние годы в речах Валентины Николаевны появились сентиментальные ноты. Она стала помогать двум детским домам и вроде бы даже собиралась усыновить ребенка. Я считала это болтовней досужих журналистов, но, вне всякого сомнения, приближение старости Валентину Николаевну печалило, она писала все меньше и меньше, а говорила все больше и больше.