Ближе к вечеру пришёл муж бабы Поли с девочкой. Таисья заметила, что девочка изменилась, щёчки стали пухленькие, подросла. На Таисью она не обращала никакого внимания.

Сердце сжималось от тоски и неизвестности.

Следующий день тоже не дал никаких результатов. Батюшка сказал, что деревня Таисьи находится примерно в 100 верстах от них. Почти 2 дня пути.

– Ездит ли туда кто-нибудь? – с надеждой в голосе спросила Таисья.

– Нет, из наших никто, но оттуда иногда приезжие бывают, если кто-то и прибудет, я сообщу, – ответил батюшка.

Осталась Таисья жить у Полины и Петра. Девочку назвали Лукерьей. Таисья плохо спала ночами. Пыталась вспомнить, зацепиться за что-то. Но кроме последнего ужина и укладывания на сон с Алексеем ничего не помнила. Лукерья стала называть её мамой. Таисья привыкала к этому долго, а потом и смирилась.

Работала в поле от зари до зари. Специально трудилась изо всех сил, чтобы прийти домой и свалиться с ног. Думала, что уставшая выспится хоть раз, но нет, и работа не помогала. Прошла осень, зима.

Как-то ранней весной в их дом пожаловал батюшка, сказал, что из Таисьиной деревни прибыл человек. Даже её вроде бы знает. Таисья в чём была, в том и побежала в церковь.

Увидела знакомое лицо, кинулась на шею, зарыдала.

Путник еле оттащил её от себя.

– Таисья, ты чего? Бросаешься как зверь. Окстись, – пробормотал мужчина по имени Прохор.

Он жил в родной деревне Таисьи, хорошо знал её первого мужа, отца.

– Скажи, Прохор, не искал ли меня кто? Может быть, приезжали, спрашивали. Может с ребёночком кто приходил?

Прохор махнул рукой.

– Никто тебя не искал. Отец твой зимой скончался. Да и тебя уже все позабыли. Ты вернуться что ли задумала? Так дом твой сгорел ночью сразу после твоего отъезда.

Таисья повалилась на мокрый снег и зарыдала. Распластались косы, намокли. Она каталась по мокрому снегу, расплетала косы, рвала на себе волосы.

Люди собрались, глазели, вздыхали, перешептывались.

Успокоилась, затихла. Прохор поднял её, положил в повозку. Ему подсказали, куда везти.

Три дня Таисья бредила.

Баба Поля хлопотала над ней, отпаивала травами.

Очнулась Таисья, тяжело было на сердце, тоскливо. Хотелось вывернуться наизнанку.

С того дня запретила себе думать об Алексее и пропавшем ребёнке.

Стала уделять больше времени Лукерье. Где-то в глубине души чувствовала теплоту, когда девочка подходила обниматься, целоваться. Но в жизни относилась к ней грубовато. Часто ругала.

Днём рождения Лукерьи стала считать день, когда впервые увидела её в поле.

С тех пор прошло 7 лет. В одну весну не стало ни Петра, ни бабы Поли.

При жизни Поля научила Таисью и Лукерью разбираться в травах. Ходили вместе в поле, в лес, собирали травы, сушили.

Таисья сроднилась с лесом настолько, что уходила туда на несколько дней. Ночевала там, разговаривала с деревьями. Исследовала дальние тропы. Потом стала брать с собой и Лукерью.

С каждым годом Таисья становилась злее, ворчливее. В деревне её недолюбливали. С самого её появления о ней ходили разные слухи. Кто-то сторонился, кто-то опускал голову при встрече, кто-то считал колдуньей и сумасшедшей.

Дочку свою Таисья всегда звала грубо с упором на среднюю букву: «ЛуЖка, а ну, иди сюда».

Девочка матери не перечила, выполняла всё, что от неё требовалось.

Однажды Таисье представился случай попасть в родную деревню. Тот же самый Прохор взял её с собой. Лукерье к тому времени исполнилось 12, и мать оставила её на хозяйстве.

Родная деревня за 12 лет изменилась, люди на улице встречались малознакомые.

На месте дома, в котором Таисья жила с мужем, увидела только заросли Иван-чая. Походила, поплакала. Навестила на кладбище мужа, отца, матушку, рано ушедшую. Переночевала у Прохора. На следующий день отправились в обратный путь.