– Оседлые. – Говорил Джазмен, ставя на стол две банки свинины и бутыль самогона. – Оседлые – эволюционировавшие хиппи. Так же не хотят войны, собираются в коммуны, рожают детей, выращивают цветы – всё то же самое… И всё это в то время, пока весь Мир тонет в крови и хаосе. Правильно это или нет? Не мне судить. Наше дело нападать, их дело защищаться. Быть пацифистом во время вселенского геноцида – бесперспективное решение проблемы.

Во время таких монологов Джазмена Токарев приходил к заключению, что это он развязал Вторую Мировую Войну, взорвал башни близнецы в две тысячи первом году в США, и ради разнообразия прошёл все три Чеченских компании от начала до конца. (Третья масштабная компания началась в пятнадцатом году и закончилась в девятнадцатом). Это было не так, но могло бы быть, если бы Джазмен родился ещё раньше.

«Это он развалил СССР!» – Думал Токарев.

В центре скатерти на столе был вышит пацифик – символ мира… и он был испачкан давным-давно засохшей кровью.

Проводник рылся в шкафчиках во всех комнатах и находил в них сигареты, охотничьи спички и сухие носки. Обувь сушилась возле растопленной печи в гостиной. Если бы не кровавые следы и гильзы, лежащие даже в туалете, это напоминало бы одинокий Дом Солнца посреди бесконечного Города Тьмы.

Вечером Токарев лежал на одной из чистых кроватей на втором этаже в комнате, где окна не были выбиты. Джазмен сидел за столом в той же комнате и курил – одну за другой. У Токарева иногда случались моменты душевной меланхолии и слабости – сейчас наступил именно тот момент. Они с Джазменом долго молчали, а потом Константин сказал:

– Тебе когда-нибудь снятся те, кого ты убил?

Проводник подавился дымом и прокашлялся.

– Нет, конечно. С чего бы им…

– А мне каждую ночь снятся, – продолжил Токарев, – и каждый раз разные.

Кроме лиц своих жертв, Токарев постоянно видел один и тот же сон с участием рыжей девушки, встречи с которой он боялся до дрожи. И эта картина вставала перед ним каждую ночь, то есть умственно он почти не отдыхал. Про этот сон он говорить не стал – Константин во сне видел то, о чём боится думать наяву. Джазмен потушил окурок об скатерть, а Токарев продолжал:

– Знаешь, не смотря на все плюсы этой войны, мне иногда хочется всё вернуть. Вернуться обратно – к законам, торгашам, тюрьмам, социальному строю. Дышать автомобильными выхлопами вместо того, чтоб травиться трупным ядом в разграбленных деревнях. Так иногда хочется скучной жизни по системе «дом – работа – дом»… какой-то уверенности в завтрашнем дне… хотя бы её иллюзии.

Джазмен всё так же сидел возле стола, и он сказал:

– А ты знаешь, почему так?

– Только предполагаю… – Ответил Токарев.

– Во-первых, ты слабак… – Проводник загнул один палец.

– Я так и знал…

– А если серьёзно, – Джазмен снова прикурил сигарету от охотничьей спички, – если серьёзно, то однажды ты понял, что дальше развиваться нельзя. И ты оставил цивилизованную жизнь в прошлом. Правильно?

– Ну, раз уж я здесь, видимо, правильно.

Джазмен нагнулся вперёд на стуле и ткнул пальцев в то место, где лежал Токарев. Мимика проводника в это время восклицала: «В точку!» Он сказал:

– И всё то, что осталось в прошлом, ты таскаешь с собой.

« Он видит всех нас насквозь!» – Промелькнуло в голове у Токарева. Дождь барабанил по подоконнику и заливал все комнаты с выбитыми окнами.

– Ты хоть понимаешь, в чём смысл фразы Время Начала?! – Продолжал Джазмен. – Конкретно для нас с тобой… Это начало новой жизни, это же новое рождение! Мы должны были войти во Время Начала, как новый дом, построенный специально для нас – чистый, убранный дом. Это здание без истории… Мы должны были стать людьми без прошлого! Так выкинь его из головы! Это новый отсчёт времени: ещё год – два и от прошлого не останется вообще ничего… одни руины. Это наш шанс очиститься от скверной памяти, вернуться к нулю. Я отпустил последний эпизод из прошлого ещё в поезде под Ярославлем. Он, этот эпизод, бежал по платформе и кричал пароль… ну ты сам знаешь – я уничтожил всё своё прошлое. Так сделай это и ты!