– Постараюсь.

– Вот и хорошо.

А цветы ее дожидались. Рассыпанные по скамейке, они привяли за день. Никто их не забрал, и Оля – не взяла, едва взглянула и торопливо прошла мимо. Потом, уже в постели, она вспомнила, как они лежали, потерявшие упругость, распластанные по доскам, вжавшиеся в них – цветы словно стеснялись своей ненужности. Точно так же, как она сама сжималась под любопытными взглядами, когда стояла под окнами Василия… Оля все хотела встать и убрать их, но так и не поднялась. Что должна сходить к Валерии – она тоже помнила…

Поздно вечером к ней постучались. Она забыла запереть дверь. Не дожидаясь разрешения, в комнату вошла тетя Лиза. Оля лениво взглянула в ее сторону и осталась лежать.

– Вот те на! К ней свататься пришли, а она спит.

– Почто смеешься, Лиза?

За спиной хозяйки Оля увидела высокую худую женщину.

– А что я такого сказала? У тебя – жених, у меня – невеста. У тебя – Голубь, у меня – Голубка.

– Что он тебе, дорогу, что ли, перешел? Не слушай ее, девушка.

Тетя Лиза включила свет и присела к столу. Оля поднялась с кровати. Женщина осталась возле двери. Деформированное от стирок шерстяное платье сидело на ней как на девочке-переростке. Оля уже догадалась, что это мать Семы, и не знала, как себя вести.

Она смотрела на заглаженные складки на рукавах и отчетливо представляла, как женщина доставала это парадное платье и долго утюжила перед тем, как отправиться на встречу.

– Чего ж ты, Дуськ, пришла и молчишь?

– Садитесь, пожалуйста, – с опозданием предложила Оля. – А вы, тетя Лиза, шли бы к себе.

– Ишь раскомандовалась, когда надо будет, тогда и пойду.

– Выйдите, пожалуйста!

Оля еле сдерживалась, чтобы не закричать. Хозяйка зло рассмеялась, но встала.

– Ладно уж, потолкуйте по-родственному. Только не долго, в одиннадцать часов прошу любить и жаловать. А может, Дуськ, невесту-то в дом уведешь?

– Выйдите немедленно!

Оля рванулась к ней, но с ноги слетел тапок, и она остановилась.

– Что вы, бабы, не надо, – испугалась мать Семы.

Не в силах унять дыхание, Оля не могла выговорить ни слова.

Пытаясь сохранить достоинство, тетя Лиза поджала губы и плавно вышла. Потом уже из коридора Оля услышала: «Учительница для кобелей, мы еще посмотрим…»

Полубосая, она проковыляла к двери, повернула два раза ключ и какое-то время оставалась стоять спиной к комнате.

Потом услышала тихие всхлипывания:

– Что же делать-то, а?

Не знаю, – еле выговорила Оля.

Она присела напротив. Шелковый платок на голове женщины сбился набок, и она не поправляла его. Сидела, зажав ладони между костлявых колен, и вздрагивала.

– Уж ты бы, девушка, сделала что-нибудь, а?

Оля молчала. Она сама собиралась просить. Сама надеялась, что мать может уговорить Сему. А тут оказалось, к ней же и за помощью пришли.

– Вчера заявился, а на лице живого места нет. Зачем ты его так? Вовку-то, его здоровые мужики впятером не одолеют. А мой что, он разве виноват, что таким народился.

Слова вроде бы и упрекали, но звучали как просьба. Видно, голос уже привык оправдываться. И от этого Оле становилось еще хуже. Ну в чем виновата перед ней эта несчастная женщина?

– Он ведь смирный так-то. Разве где на поминках выпьет. А теперь, ровно кот какой, каждую ночь пропадает. Лиза говорит, что бухгалтерша заявить собирается, и сама, чего доброго, заявит, такая ненавистница. Ты бы хоть пожалела.

– Как я его пожалею?

– Не знаю. Только нельзя ему такому беспокойному ходить. В воскресенье у Ильиных сороковины, напоят мужики да подучат чему-нибудь. Страшно мне.

Платок совсем съехал на плечо. «Шелковый. Тоже, наверное, парадный, – подумала Оля. – Разве удержится на таких реденьких волосах». Она опустила голову и посмотрела на свои парчовые шлепанцы, выписанные по почте из Еревана. Ей стало стыдно, и она поджала ноги.