– О чем вы говорите? – возмутился Дэвид. – Вы не можете судить меня. Я стараюсь делать…

– Стараюсь делать что? – перебил его Профессор. – Ничего? Или, может быть, стараешься раз за разом повторять одни и те же действия, которые и прежде не принесли результата? Ты должен понимать, что это и есть безумие или, по крайней мере, медленное добровольное самоубийство, если в глубине души ты отдаешь себе отчет в своих поступках.

– Вы не правы! – тон мистера Розена резко повысился.

– Я и не ожидал, что ты согласишься. Но скажи мне, Дэвид, почему нарисованный город кажется тебе менее реальным, чем человек, проживающий пародию собственной жизни?

– Обе ситуации ложь, но меня ваше описание определенно не касается! Я понятия не имею, откуда вы знаете кое-что обо мне, но могу сказать точно: вы не можете знать всего! Вам ничего не известно обо мне и моем прошлом!

– Погоди! – Профессор жестом попросил Дэвида остановиться. – А ты знаешь свое прошлое?

В памяти Дэвида всплыло недавнее событие, которое он пережил по дороге в город. Вместо воспоминаний о родителях ему в голову пришла какая-то выдумка, а о настоящих родителях он так и не смог ничего вспомнить. И сейчас, стоя перед Профессором, Дэвид Розен осознал всю глубину пустоты собственной памяти.

– Нет, – тихо признался Дэвид.

Профессор ничего не ответил. Вместо этого он взглянул на часы, затем на патефон и пошел на всякий случай проверить пластинку, позволив Дэвиду немного переварить сложившуюся ситуацию. Старик склонился над патефоном и спокойным взглядом следил, как игла скользит по винилу, совершая один круг за другим.

– Пожалуй, – пробурчал Профессор себе под нос и поднял иглу.

Музыка прекратилось, и тишину нарушало только шуршание бумажной обложки, из которой Профессор доставал другую пластинку. Умелым движением он убрал старую и на ее место поставил новую, а затем установил тонкую иглу на отведенное ей место. Пауза продлилась недолго. Звук пианино разрезал тишину, не позволив комнате снова начать мерцать.

– Это Маттео Манфреди «Готов к бою». Хорошая композиция, и одна из твоих любимых, – обращаясь к Дэвиду, сказал Профессор.

– Я ее не помню, – признался мистер Розен, все так же стоя потупив взгляд в пол.

– Пооооомнишь, – протяжно ответил Профессор. – Я знаю, что освежит твою память. Закрой глаза, я хочу тебе кое-что показать. Давай же. Не бойся.

Хоть сомнения и были, но Дэвид сделал то, о чем просил старик. Закрыв глаза, он ожидал оказаться в темноте, но вместо этого почему-то обнаружил себя перед огромным панорамным стеклом. Еще больше его поразило то, что было с той стороны стекла. Там вдалеке на черном полотне, усыпанном мириадами крошечных звезд, плыла огромная планета, покрытая вихрями бежевого и коричневого цвета.

– Это место тебе ничего не напоминает? – голос Профессора звучал издалека, но казалось, что он находится совсем рядом.

– Нет, но… – Дэвид задумался. – Юпитер?

– Похож, – его слабый смех прокатился легкой волной по всему телу, – но нет. И я говорил не про планету. А про то, где ты оказался.

Дэвид не хотел смотреть по сторонам, ведь слова Профессора могли оказаться правдой и тогда эта правда загонит его в еще больший тупик, нежели тот, в котором он находился сейчас. Да, им овладел страх.

– Дэвид, переступи через себя. Первый шаг всегда самый сложный, но ты должен. Слышишь меня? Ты должен, – голос едва знакомого старика становился все тише и тише, оставляя вместо себя музыку Манфреди.

Пока человек упорно отрицает какой-либо факт, будь он очевидным или нет, у него всегда есть возможность сбежать, не оглядываясь по сторонам. Ведь так поступить гораздо проще.