Ивашка пребывал в райском блаженстве.

А как не блаженствовать, когда рядом сидит любимая жена с огромным животом, в котором наследник, на коленях – доченька Варюшка, родимая матушка не знает, чем еще угостить, чем еще порадовать, стряпуха с ног сбилась, две девки-служанки так вокруг и мельтешат, дед Авдей топит баньку и вот-вот позовет париться, дорожную грязь смывать.

Хорошо сидеть в саду за простым, врытым ногами в землю, столом, да ощущать все свежие садовые запахи, да есть вкуснейшую ботвинью, да чувствовать босыми ногами шелковистую травку, ах, хорошо!

Потом, после бани, Ивашка затеял разговор с матушкой.

– Есть у меня на Москве одно дельце, – сказал он, – надобно Петруху моего женить. Афанасий Лаврентьевич приказал сыскать ему невесту да хоть за ухо вести раба Божия под венец.

– А что такое?

– Избаловался! Так что зови свах.

– Петруха-то знает, что его женить хотят?

– Знает! Его при мне Афанасий Лаврентьевич так стыдил, так срамил! Ты, говорит, возьми себе жену, с ней и тешься, а не то чтобы блудом распаляться!

Красивый чернобровый Петруха, поселившись при Ордине-Нащокине в Царевиче-Дмитриеве, заскучал. С одной стороны, и скучать вроде некогда, потому что для хождения по Двине строится речная флотилия и его знания очень даже требуются. С другой стороны, всякий Адамов сын нуждается в Евиной дочке, и Петруха пошел по рукам. Молодые горожанки охотно открывали перед ним окошки своих спален – во избежание лишних бед Петруха имел дело лишь с замужними. Когда Ордину-Нащокину донесли об этом, он за голову схватился. Некоторое время Петруха тщательно заметал следы, но однажды обманутый супруг подкараулил его; ночная уличная драка оказалась для супруга очень неудачной; Афанасий Лаврентьевич уже хотел отослать проказника с глаз долой в Архангельск, но Петруха поклялся, что женится на русской девице и заберет ее в Царевиче-Дмитриев.

По летнему времени ему хватало судостроительных забот, и потому он уговорился с Ивашкой, что тот поищет ему невесту на Москве. Знакомство с суженой перед алтарем было в порядке вещей, и Петруха только просил друга выбрать красивую и не слишком дородную, да разглядеть ее повнимательнее, потому что нигде в мире нет такого обмана по части девок, как в Москве: могут к свахе и младшую сестру невесты вывести, и вообще чужую пригожую девицу.

Все это Ивашка растолковал матушке, она повздыхала, порхала и согласилась помочь. Потом он пошел к Денизе и застал ее с Анриэттой занятых новой книжкой.

В подарок жене Ивашка привез диковинку – роман госпожи де Скюдери «Клелия», недавно завершенный и напечатанный в Париже весь целиком. Роман неисповедимыми путями попал в Курляндию – как Ивашка полагал, был прислан в подарок кому-то из фрейлин-француженок польской королевы Марии-Луизы (поляки звали ее Людовикой), а вот его дорога от Варшавы до Митавы уже была совершенно загадочной.

– Ну что? Скоро ли? – спросил Ивашка, имея в виду наследника.

Дениза-Дарья второй раз была брюхата и знала приметы близких родов.

– Сама удивляюсь, уже пора, а он и не думает.

Потом Дениза позвала девку – помочь стелить постель, а Ивашка с Анриэттой вышли в сад.

Сама мысль о дружбе между мужчиной и женщиной была для московита странной. С родной сестрой – и то не всякий ладит. Было еще кумовство – кум с кумой состоят обычно в веселом приятельстве, и недаром в народе говорится: какая кума под кумом не была… Ивашка решил, что Анриэтта ему вроде кумы, соответственно с ней и обходился.

– Покрестилась бы ты, сестрица, – сказал он. – Была бы моему сынку восприемницей, так бы с тобой наконец и породнились.