Ну не так же! Это уж слишком! В поезде кормят три раза, едет приблизительно тысяча человек, за один приём пищи каждый использует две-три пластиковые тарелки и стакан. Итого: около девяти тысяч наименований пластикового дерьма с каждого поезда три раза в день падает в природу. Сколько поездов в сутки проходит по этим рельсам?

Природа в Индии могучая, способная к самоочищению и самовосстановлению. Она, каким-то невообразимым образом, перерабатывает почти весь этот мусор. Во время сезона дождей потоки воды несут его в океан, порадовать дельфинов. Сколько ты ещё протянешь? Сколько ты ещё будешь нас терпеть, Мама?

Считается, что огонь от погребального костра в Варанаси идёт прямиком в рай. Умереть в Варанаси тоже очень достойно. И люди приезжают сюда умирать и живут здесь, в ожидании смерти, годами, а некоторые десятилетиями. С некоторыми бабушками, которые ожидают уже по 10—15 лет, мне удалось пообщаться. Вполне земные, они алчно смотрели на меня, в предчувствии пожертвований вскочив со своих настилок. А гид объяснял, что погребальный костёр стоит очень дорого. Не каждому мертвецу хватает денег на дрова, тем более для полного сгорания. Поэтому недогоревшие останки сбрасываются в Ганг. А прямо под площадкой для сжигания трупов, в воде Ганга, лежат волы. И Ганг всё это наблюдает тысячелетиями…

Останавливаюсь в маленьком отельчике, в комнате без туалета, из обстановки только огромная дверь с коваными петлями, каменный пол, широкая кровать и постоянно забегающий в комнату мангуст со сломанным хвостом.

Моя соседка, индийская продвинутая девушка, учится в Варанаси, на кого, не помню. Работает, кем, не помню. Вегетарианка, держит собаку, которая, по её словам, тоже вегетарианка.

– Три помидора в день, пара картошин…

Чудеса! Сабкуч милега! Что в переводе с хинди означает «Всё возможно».

Да, в Индии всё возможно! До этого никогда не видела вегетарианскую собаку.

Это был конец сезона дождей. Ганг только начал возвращаться в свои берега, оставляя двухметровый слой ила на ступенях, ведущих к воде. Я выглянула в окно. Пахло тиной с Ганга, горелыми волосами с погребального костра, карри из соседнего ресторана, плесенью от моей кровати и стен, зажжёнными благовониями из комнаты соседки-вегетарианки и чёрт знает чем ещё. Я была в Индии. Её узнаешь с закрытыми глазами.

Если глаза открыть, тоже не спутаешь. Пасмурный денёк конца сезона дождей. Серый широкий Ганг проходит по краю всего города. Противоположный необитаемый берег плоский и песчаный. Берег, на котором расположен город, повыше. Сам город как в дымке. В паре метров от берега, в воде, стоят покосившиеся, затопленные башенки. С этих древних башенок подростки в набедренных повязках, веками, ныряют в мутную воду.

На другом конце набережной начались работы по уборке многометрового ила, оставшегося на ступенях после того, как вода спала. Парни поливают ил из брандспойта, и он медленно сдаётся, тая в мутных и без того водах Ганга и обещая вернуться в следующем году.

Прямо под моим балконом, внизу, люди тоже борются со стихией земли, пробираясь куда-то, по колено в грязи. Женщины, подбирая сари, пытаются вырвать шлёпанцы из цепких лап ила. Здесь ил побеждает, и шлёпанцы так и остаются в голодной массе. Потом, когда брандспойт смоет и этот ил, шлёпанцы поплывут по святой реке и застрянут где-нибудь в двухстах километрах от своих хозяев. Вот поэтому некоторые тихие гангские заводи так сильно напоминают святилища одиноких шлёпанцев. Самые разные цвета, размеры, стили и, конечно, все без пары. Иногда кажется, люди приходят к заводям специально, чтобы оставить шлёпанец.