Сергей Леонидович, так звали моего спасителя, отвел меня домой. Товарищ капитан – мой новый друг – вернулся на следующий день с доктором и продуктами. Это, наверное, все, что у него тогда было. Оставленные еда и лекарства, а еще любовь к жизни и дочери, подняли маму на ноги. Меня так и не решились отправить на большую землю. Сергей Леонидович поддерживал нашу семью. Он помог оформить новые хлебные карточки и с тех пор часто заходил к нам. Он служил в охране военного завода, сопровождал ремонтные бригады, отправлявшиеся на передовую для восстановления подбитых танков. А семья его: жена и дочь – погибла во время артобстрела. Вскоре после Победы, мама и мой друг, капитан, поженились.

Всегда чувствовала, что за мамой стоит какая-то мистика. В детстве легко верится в волшебство. Еще до войны каждый вечер у двери мама делала какие-то пассы и что-то нашептывала, отгоняя от дома беду. Выразить это словами практически невозможно. Это чувствуешь кожей и видишь внутренним зрением памяти.


В наши сытые семидесятые, будучи уже школьницей, я просила:

– Мама, расскажи еще о блокаде.

– Я же ребенком была, кроме той истории с хлебными карточками, мало что помню. Холодно и голодно было… но все понимали – война. Поговори с бабушкой – она больше помнит.

Бабушка не любила говорить о войне… но то, что она поведала мне незадолго до своей смерти, навсегда останется в моей памяти.


Назвали меня Людмилой благодаря русскому поэту. Нет, не Пушкину, а Жуковскому. Отец, подтрунивая, часто обращался ко мне: «Где ж, Людмила, твой герой? Где ж твоя, Людмила, радость?» И звали меня в семье Людмилой, и никаких уменьшительных вариантов не принималось. Так вся жизнь прошла под звездой баллад Василия Андреевича.

Глупые мы были, девчонки суеверные. В голодный 1924 год собрались мы погадать. Заправляли гаданием мои подруги – сестры Татьяна и Ольга. Ольге, как и мне, было уже шестнадцать, а сестра, кажется, на год нас старше.

18 января всегда считался самым правдивым днем святочных гаданий.

Раз в крещенский вечерок Девушки гадали…

Татьяна заставила нас снять с себя нательные крестики и пояса, развязать все узелки на одежде и распустить косы.

Мы были готовы на все, потому что нам так хотелось заглянуть в будущее.

Гадали по-всякому: на яйце, на свечке. Потом на стаканчиках. Ольга достала из буфета маленькие стаканчики, и в каждый мы положили соль, сахар, колечко, кусочек хлеба, монетку, спичку.

Таня стала объяснять:

– Соль – к слезам, значит, печалиться, плакать. Сахар – к сладкой жизни, удаче. Хлеб – хлебная, сытая жизнь будет. Денежка – к богатству, чего тут не понять. Кольцо – замужество, скоро замуж выйдешь. А спичка – к ребенку.

Мы с Олей захохотали.

– Тише вы! Спугнете!

Перемешали стаканчики, тянули, смотрели – кому что досталось, охали, в общем, развлекались. А потом Татьяна предложила самое страшное гадание – на любовь. В памяти всплыли пушкинские строки:

Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь.

На любовь гадать нужно, конечно, перед зеркалом, при свечах…

О выглядывании суженого в зеркале слышали все, некоторые даже это делали, но почему-то немногие рассказывают о том, что они увидали.

Дошла очередь и до меня. Девчонки расположились за моей спиной. Шепчутся, а мне смешно. Пытаюсь в зеркале что-то рассмотреть. Там темно, аж глаза заслезились. До сих пор помню, что меня поразила одна мысль: отражения линий в сочетании света и цвета могут производить помрачение сознания до онемения в руках и ногах.