- Что, за год не нашла времени приехать и сама внуков повидать? Вместо этого к себе вас позвала? В сезон-то простуд? – Мягко спрашивает Казимир, будто подталкивая к очевидному выводу. Выводу, который я всегда старалась упорно не замечать, потому что слишком больно признать правду.

В груди давит болезненно. Я ведь действительно сорвалась сама, своих крошек сорвала, так хотела маму увидеть. Я там совсем одна жила, подругами не обзавелась новыми, да и времени на это не было. Тосковала очень. Когда малые впервые заболели, я плакала маме в трубку, настолько от усталости чуть не падала. Да и страшно было ужасно, думала, она приедет, поддержит.

«Сама в такую глухомань забралась, я разве виновата? Я деньги еще полгода назад за путевку внесла, мне их назад не вернут, манюнь, сама понимаешь. Я попозже приеду, обязательно».

Я всегда к маме тянулась, всё детство – уроки сделаны, гуляю строго до восьми, дом всегда вылизан, посуда помыта. Грамоты за конкурсы, олимпиады, соревнования – всё стремилась хоть одно доброе словечко заслужить. А Лизе стоило однажды полы подмести и сразу «ты моя лапочка, мамочкина помощница, какая молодец». Я ей так завидовала… хотелось на ее место, чтобы меня мама так обняла и расцеловала, чтобы я тоже для нее была умница. Просто так, а не «могла бы еще ужин приготовить, все равно дома из-за простуды и ничем не занята».

- Простите, я лезу не в свое дело, - поспешно извиняется Казимир, заметив, видимо, что молчание с моей стороны затягивается.

- Нет-нет. В смысле, да, но вы все правильно говорите, - хрипло бормочу я и от горечи на кончике языка расплакаться хочется.

Мне так маминой любви и заботы до сих пор не хватает, что я сама не осознала, как ради нее здоровьем своих детей чуть не пожертвовала. Хорошо, что малыши нормально перенесли дорогу, иначе я бы себе никогда не простила такой глупой оплошности. Какой же я слепой все это время была… до сих пор стараюсь выслужиться, лишь бы хоть кроху любви от мамы получить.

- Просто мама такая, - я стараюсь улыбнуться, но выходит плохо и наверняка жалко, - она очень занятая, так что… вот…

- Да, конечно, - торопится согласиться Казимир, наверняка понимая, какая это очевидная ложь.

Для нас обоих правда ясна, как день, но я все равно внешне делаю вид, что все хорошо. Это только моя боль, мне нельзя проецировать ее на других, тем более на моих ребятишек. Да и… я ведь уже решила, что лучше не бежать от правды и не прятать голову в песок. Сталкиваться с реальностью оказалось очень больно, но лучше так, чем продолжать жить в своих розовых очках и позволять собой пользоваться. Так больше не будет. Ради моих детей придется сжать зубы и стать сильнее, как бы внутри маленькой девочке Снежане не хотелось свернуться калачиком и плакать.

12. Глава 12

Я шагаю по тротуару, толкая перед собой коляску, полностью погрузившись в мрачные мысли. Пытаюсь вспомнить, вытащить из памяти, как мама реагировала на то, как я прибежала к ней со своей болью, как рыдала ей в коленки, а она меня утешала. Надо вспомнить от и до, воссоздать весь разговор, как бы тяжело ни было. Надо понять, на чьей она стороне. Сердце сиротливо сжимается. Я боюсь очевидного ответа, ведь Лиза ее любимица. Всегда ей была и будет.

- Снежана? Снежанка Исаева, ты что ли? – вдруг раздается рядом громкий окрик.

Я вздрагиваю всем телом от неожиданности и перевожу опешивший взгляд на выросшего будто из ниоткуда рядом мужчину. Какой-то высокий тип в кашемировом пальто хохочет, заграбастывая вдруг в медвежьи объятия, и стискивает так, что дышать становится тяжело. Я даже рассмотреть толком лица не успеваю и в замешательстве не сразу пытаюсь оттолкнуть. А когда уже хочу отпрянуть, мужчина сам отступает и я быстро его осматриваю.