Она раздула пламя тлеющих углей и подбросила несколько дров. Туда ему и дорога, клятому колдуну. Давно следовало это сделать. Господин, наверное, уже и думать о нем забыл, вот и Стельге пора позабыть. У нее здоровые дети, и все в порядке, и ничья помощь ей не нужна.

А слезы – это от пыли и копоти.

Кирта гудела, как растревоженный улей, до самого вечера и на следующее утро, когда господа постепенно принялись обнаруживать недостачи и перестановки, произошедшие за время их отсутствия – это повторялось из года в год. Стельга поначалу думала перепрятать оставленные ей братом деньги из простенького тайника за камином куда-нибудь поближе к своей комнате, но вскоре так погрузилась в заботы пробудившегося от зимней спячки замка, что перестала вспоминать и о мешочке, и о Фирюле.

Она выкроила время, чтобы навестить мастера Матея, и уже на пороге отведенной ему небольшой комнаты почувствовала, как замирает в груди сердце – он, этот умный, сильный и крепкий старик, никогда больше не поднимется с постели. Стельга узнавала звук рваного, тяжелого дыхания, помнила болезненный блеск слезящихся глаз. Мастеру-лекарю тоже такое знакомо. Он все понимал и говорил без обиняков.

– Знаешь, – выдохнул старик, когда она напоила его медовой водой, – я никак не ожидал, что умру здесь, в Кирте.

– Что вы, мастер Матей, не думайте о смерти, – попыталась утешить Стельга.

– О чем же еще думать на ее пороге? – криво улыбнулся он. Речь его звучала медленно и отрывисто, как шаг запряженной в плуг кобылы. – Мне повезло. Я умираю своевременно. Смерть внезапная намного хуже. Особенно когда настигает молодых. Помнишь госпожу Итку?

Стельга растерялась.

– Я могу… попросить ее к вам зайти?

– Нет-нет, она уже приходила. Я имею в виду госпожу Итку Ройду. Ту, что выросла в этом замке. Дочь Крушителя Черепов.

Стельге не понравилось, куда идет разговор. Старику уже все равно, а если кто услышит, для нее – для всех – это чревато последствиями.

– Совсем недолго, – пробормотала она и прикрыла один из ставней маленького окна, как будто опасаясь, что в него кто-то заглянет.

– Да, совсем недолго, – повторил Матей и неуклюже почесал седую голову о подушку. – Владыка сказал, сгоревшая ольха снова выросла на ее кургане. Старая ольха, колдовская. Ты боишься колдунов, Стельга?

Ей совсем разонравился этот разговор. Хорошо бы старик сейчас захрапел и можно было тихонько выскользнуть прочь, а потом предупредить господина камергера, чтобы посылал ухаживать за умирающим только доверенных людей. Скорее всего, господин камергер именно Стельге это и поручит: она из самых доверенных, она опытная прислуга, и у нее не так давно от старости умер муж.

«Что ж, – подумала она, – совсем недолго».

Старик захрапел. Стельга тяжело вздохнула. Загадочные склянки на прикроватном столике подмигнули ей солнечным бликом. Она плотно закрыла ставни и ушла искать господина камергера.

Кашпар Корсах внимательно Стельгу выслушал, потом пригладил украшенной изумрудным перстнем рукой непослушные светлые волосы, как всегда делал, когда его чем-нибудь озадачивали, и отдал ей ожидаемое распоряжение. За его спиной, в просторной спальне, на пороге которой они пересеклись, лучезарная госпожа Лукия притворялась сосредоточенной на вышивании. Только яростные уколы, которые она наносила ни в чем не повинной канве, выдавали ее грозное настроение – тонкие черты вытянутого лица сохраняли выражение благопристойной задумчивости.

Стельга учтиво предоставила тетушку с племянником друг другу и направилась к витой лестнице, ведущей на нижний уровень. Посреди коридора ее остановила резко распахнувшаяся дверь, из-за которой кубарем выкатились два совершенно одинаковых маленьких мальчика.