– Тетя Валя, а Ира дома?

Она смотрит на меня и будто не видит. Но вот в пустых глазах мелькает искра. Гримаса удивления искажает отекшее лицо и тут же сменяется беспокойством.

– Танечка? А где Иришка? – Я растерянно смотрю на нее. – Танечка, найди Иру, – она пытается приблизиться и что-то сказать мне на ухо. Я отшатываюсь от острого запаха перегара. Тетя Валя криво улыбается: – И ты…

Ошарашенная, выхожу из Иркиного подъезда, отойдя немного, оглядываюсь на ее окна. Кажется, за мной кто-то следит из-за штор. Тетя Валя? Что у них случилось-то за эти три года?

Раньше я любила ходить к Ирке в гости. У них дома всегда вкусно пахло пирогами и свежим хлебом. Тетя Валя работала в пекарне. Но тяжелая работа у печей не отбивала у нее желания стряпать и дома. Нигде больше я не ела ничего вкуснее тети Валиных плюшек. Помню еще ее веселые яркие ситцевые фартучки и такие же косыночки.

– С тестом работаешь, убирай волосы, Танечка.

Щечки с ямочками, роскошная золотая коса, завернутая корзинкой на голове, вечная возня по дому – что случилось-то?

Путь домой лежит мимо балков. Я вдруг, незаметно для себя, оказываюсь на том месте, где вчера убили женщину. Там уже вытоптан весь снег. Наверное, любопытные со всего Мегиона с утра уже побывали. Кровавое пятно на белом укатанном снегу, ярко освещенное солнцем, кажется сегодня огромным и нереально ярким. Я обхожу его по обочине, нога попадает на что-то скользкое, чуть присыпанное снегом. Разгребаю и достаю маленькое круглое зеркальце в вывязанном самодельном чехольчике в виде солнышка. Я знаю этот чехольчик. Я сама его вязала. Для Ирки, в подарок на Новый год. Верчу в руках зеркальце и оглядываюсь, как будто вот сейчас должна появиться Ирка и, всплеснув руками, заорать: «Танька! Приехала!»

Она вообще не умела разговаривать обычно, как все, только кричала, смеялась в голос, а иногда могла запеть прямо на улице.

Солнечный зайчик вырывается, пляшет по дороге и вдруг прилетает ответным отражением от стекла легковушки, что тихонечко едет ко мне, поскрипывая снегом по обочине. Зеркальные солнечные очки водителя затеяли эту игру. Машина проезжает мимо, и я вижу, что за рулем женщина, укутанная в белые песцовые меха. Редкая штучка для Мегиона.

Ту последнюю нашу общую зиму мы почти всю провели на катке. Каждый вечер дома натягивали на пару шерстяных носков хоккейные коньки, на пару размеров больше своего, и, стуча полозьями сначала по деревянным полам дома, а потом по укатанным снежным дорожкам, шли к катку. Его каждую зиму заливали на школьном стадионе. Натягивали надо льдом электрические провода с обычными лампочками, выстраивали по периметру невысокие щитовые заборчики – и нате, катайтесь. Днем лед, по негласному правилу, занимала малышня. Потом приходили девочки и пытались освоить фигурные па, а уже поздним вечером каток поступал в распоряжение парней-хоккеистов.

Настоящие коньки для фигурного катания были только у одной девочки в Мегионе. Она гордо рассекала на них по центру площадки и показывала всем, как надо делать прыжок. У нас не было на коньках зубцов, которыми она цеплялась за лед, но мы тоже научились прыгать на своих хоккейных. Лучше всего получалось у Ирки. Она вообще тогда во всем стала вырываться вперед. Солировала в хоре, первой была принята в комсомол и даже лифчик начала носить раньше всех. Причем не какого-то там нулевого или первого, а сразу второго размера.

На нее заглядывались парни из старших классов. А она выбрала вообще взрослого – Пастуха. Он работал в автомастерской и был нападающим у хоккеистов. На катке все звали его только по кличке, и ему это нравилось. Но Ирка по секрету сказала мне, что зовут его Андрей Пастухов и он главный у шанхайских пацанов. Шанхаем в Мегионе называли район балков на окраине поселка. Дома мне строго-настрого запрещали туда ходить.