И по сей день я слышу голос короля Георга, цитирующего эти строки. Они значили для меня гораздо больше, чем все проповеди, прозвучавшие с церковных кафедр.

К весне напряжение только усилилось, поскольку ситуация на фронтах становилась все более тревожной. Челси изменился до неузнаваемости. Бомбоубежища достроили, теперь они были повсюду. Темные шторы на окнах – требование светомаскировки – придавали району особенно печальный вид, который дополняли качающиеся в небе аэростаты, лежащие штабелями мешки с песком, траншеи с колючей проволокой и люди в военной форме. Но больше всего поражал вид перекопанных грядками аккуратных лужаек Королевского госпиталя: как и остальные газоны в центре города, они по указу правительства превратились в огороды. Окидывая взглядом Ройял-авеню с появившимися на ней постами дежурных и непременными пирамидами из мешков, я часто думала, что сказал бы Карл II, если бы увидел, во что превратилась дорога, специально проложенная от королевского дворца к дому его фаворитки Нелл Гвин.

«Убежища Андерсона», к которым многие поначалу отнеслись довольно скептически, как и к противогазам, выданным в период мюнхенской паники, нынче стали неотъемлемой частью садового ландшафта. Их железные крыши, надежно присыпанные землей, также превращались в грядки; осенью некоторые горожане вырастили отличный урожай кабачков, а по весне засеяли крыши редисом, морковью и салатом, хотя кое-кто отдал предпочтение красивым плетистым розам. Мы с Кэтлин обдумывали, какие растения выбрать для огородика, который разбили на плоской крыше нашего дома № 33 по Чейн-Плейс. Нам советовали остановиться на кресс-салате, горчице и латуке. В ящиках на подоконнике у нас взошли чудесные томаты, и мы решили высадить их в почву. В стране начались проблемы с продовольствием, так что собственные овощи не помешали бы. Все старались обзавестись велосипедами. Мы прикрепляли к ним большие корзины для покупок и использовали как основное средство передвижения.

Несмотря на политику нейтралитета, заявленную правительствами Швеции, Норвегии, Дании и Голландии, торпедные атаки Германии на корабли этих стран не предвещали ничего хорошего. И все же для нас стало настоящим потрясением известие, пришедшее ранним утром 9 апреля: на рассвете механизированные колонны немецких войск пересекли границу земли Шлезвиг-Гольштейн возле города Фленсбург и в течение нескольких часов оккупировали Данию, не встретив на своем пути серьезного сопротивления. Одновременно была произведена высадка с моря в районе Копенгагена, Нюборга и в других местах. К 8 утра Копенгаген, прекрасный мирный город Ханса Андерсена, где я так часто гуляла и делала наброски на набережной, возле знаменитой Русалочки, оказался в руках нацистов. Норвегия отвергла ультиматум Германии, решив сопротивляться, и в то же утро 9 апреля части вермахта высадилась в Бергене, Ставангере, Тронхейме и Нарвике. Король и правительство переместились в Хамар – город неподалеку от границы со Швецией, и через несколько часов Осло был занят войсками Гитлера. Первым делом немцы захватили столичную радиостанцию.

Услышав новость, я тут же поспешила к Асте Ланге. Моя приятельница была в гневе и ужасе. По Би-би-си передавали сообщение: правительство заявило, что Великобритания готова принять в своих портах норвежские и датские корабли и оказать им всяческую поддержку.

Пока мы слушали радио, Пер Гюнт с грустным видом сидел у ног своей хозяйки. Видя, в каком она состоянии, верный пес тоже чувствовал себя несчастным. Я же понятия не имела, что сказать подруге, чья страна подверглась такому варварскому насилию и, судя по всему, готова разделить судьбу Польши, Дании и Финляндии. Если бы такое случилось с Англией? Каким образом Аста могла бы утешить меня? Но сама Аста, как и многие ее земляки, была решительной и жесткой. «Мы будем сражаться! – заявила она. – Им не удастся сломить нас так же легко, как они сломили датчан».