Энн обожала танцы, в настоящее время главным ее увлечением была чечетка. Я часто слышала, как она репетирует у себя на кухне, которая находилась как раз над моей спальней. Иногда Энн спускалась ко мне – потанцевать в огромной студии с паркетным полом – и заставляла вместе с ней разучивать новые па. Я дружила с семьей Маршманов с первого дня, как только переехала в дом № 33 по Чейн-Плейс. Но теперь, после объявления войны, все мы инстинктивно жались друг к другу. Жизнь Кэтлин Маршман во многих отношениях была непростой, однако сейчас больше всего ее беспокоила судьба маленькой Пенти.

Первые дни войны были на удивление тихими. Погода в начале сентября тоже стояла тихая и солнечная. Как будто и природа, и люди погрузились в какую-то странную задумчивость. Однако Королевские ВВС отнюдь не бездействовали: бомбардировщики совершили первые налеты на Вильгельмсхафен и Киль[19]. Кроме того, наши самолеты сбрасывали антивоенные листовки на немецкие города. Королевский флот начал блокаду Германии со стороны моря. Последовали ответные действия – подводная лодка противника атаковала британское торговое судно.

Пятого сентября нас потрясло известие о нападении на трансатлантический лайнер «Атения», следовавший в Нью-Йорк. Гражданское судно было торпедировано без всякого предупреждения и затонуло в 250 милях от Донегола. На борту находилось 1400 человек, триста из них были американцами. Большинство пассажиров подобрали британские эсминцы, однако 128 человек утонули.

Думаю, что гибель «Атении» заставила нас очнуться и в полной мере ощутить реальность войны. Ведь жертвами этого жестокого нападения стали ни в чем не повинные мирные граждане, такие же, как и мы. Моих юных натурщиц из Южной Африки, дожидавшихся своего парохода в Кейптаун, охватила настоящая паника. Я вздохнула с облегчением, проводив их наконец на вокзал, откуда специальный поезд доставлял пассажиров в порт. Там девушек ждал корабль, название которого они узнают, только когда окажутся на борту. Мы прощались на перроне, окутанные полумраком, поскольку из-за светомаскировки огни едва теплились. Это был печальный финал их первого светского сезона в Лондоне.

И все же мы оставались в Англии, приближаясь к зиме и ужасам войны, всё отчетливее нависавшим над нами, в то время как они уплывали к свету и солнцу в страну, где налеты вражеской авиации были маловероятны. Я смотрела в окно вагона на их прекрасные свежие лица до тех пор, пока поезд не тронулся с места. Вместе с ними из моей жизни уходило что-то живое и яркое, оставляя меня стоять в одиночестве посреди темной, унылой и холодной станции. Меня охватило чувство пустоты, похожее на то, что я испытала, когда мы провожали эшелоны с детьми, которые отчаянно махали своим растерянным родителям. Портрет Мэг не был закончен, он все еще стоял на мольберте у меня в мастерской. Вернувшись с вокзала, я долго смотрела на него: юная девушка в бледно-розовом платье – наряд, в котором представленная ко двору Мэг делала свой реверанс перед королем и королевой, – но теперь картина казалась лишь трагическим напоминанием об ушедшем мирном лете. Лето, которое превратилось для дебютантки в сплошную череду веселых вечеринок, танцев, в посещение оперы, балетных спектаклей и театральных постановок, на многие из которых я ходила вместе с ней.

Моих друзей, мужчин и женщин, призывали на службу. У нас прошло немало прощальных вечеринок, где царило лихорадочное веселье. Ночная жизнь города пока оставалась бурной, а пробираться по темным улицам к театру или клубу было даже забавно. Мюзикл Айвора Новелло «Танцующие годы» собирал полные залы, многие молодые люди выбирали его в качестве последнего визита в театр перед уходом на фронт. Спектакль «Я и моя девушка» со знаменитым хитом «Прогулка по Лэмберту» шел на сцене в Вест-Энде в тысячный раз, но от зрителей по-прежнему не было отбоя. Я тоже несколько раз смотрела его вместе с друзьями.