И вот в эту рождественскую ночь Ида входит в мою спальню. Думаю,: –Как удалось ей войти, неужели, как и тогда – через окно? – Она красива, длинные волосы распущены по плечам, говорит нежным голосом, возбуждая мое мужское естество, я стремлюсь к ней, протягиваю руки и притягиваю к себе. Мы сливаемся, как и прежде в единое. Она прекрасна, я люблю ее. После этого она исчезает. Проснулся под свежим впечатлением с радостным чувством – все прежнее вернулось! Перед глазами всплывает видение ночи с Идой. Задумываюсь:

––Почему, зачем прервались отношения тогда, с реальной, ведь как была хороша! – И, вспомнив увиденные во сне ее волосы, мысленно перенесся в Батуми. Шум фена и мотание мокрыми волосами сопровождало бы меня всю жизнь каждый день? Нет, нет. За что? Пожалуй, было бы не легко. Бежал, и вот – свободен. –Хм…Зачем? Кому он нужен?

В студенческие годы, после окончания четвертого курса и обучения на военной кафедре ремеслу зенитчика на 57-мм зенитном комплексе С-60, я побывал в Калининграде на артиллерийских сборах в Московской дивизии, откуда походом выезжали с зенитками на Куршскую косу. Там жили в палатках, на утреннюю физзарядку прибегали на песчаный пляж Балтийского моря, который выглядел словно причесанным. Расческа была широкой, в несколько метров, чтобы нарушитель границы не мог ее перешагнуть, и даже перепрыгнуть, не оставив следа. Причесывался берег бороной вечером. Распускать прическу первыми прибегали мы. В школе и в институте я прыгал в длину почти на пять метров, но боронованную полосу перепрыгнуть никак не мог.

И вот кандидату наук, доценту политехнического института в отпуске от какой-то тоски при воспоминаниях о том уже далеком прошлом, захотелось побывать там снова. Город помнился взорванным пролетом моста трассы на Берлин, одним концом, уткнувшимся в воду, а вторым, задранным в небо, с застекленной круглой крышей вокзала, в который поезда въезжали, словно в футляр, с кафедральным собором в руинах и уцелевшей у стены могилой немецкого философа Эммануила Канта, труды которого изучал студентом и для сдачи кандидатского минимума по философии. Гвардейская воинская часть занимала комфортные немецкие казармы с кухней и прачечными в подвале, с асфальтовым плац-парадом в немецкие времена подогреваемым.

Останки прошлого Konigsberg влекли в Калининград. К тому же, и с некоторым удивлением отмечал, что с примесью чувства ностальгии. Неужели его можно было приобрести за месяц лагерных сборов с редкими экскурсиями по городу? Может быть четыре года жизни в войну в немецкой армии и общение с немецкими солдатами привили мне чутье и вкус к духу немецкого-прусского, что навсегда останется в этом городе? Но это именно так. Этот город мил мне. Что мои чувства? И в глубокое русское время города мнение горожан указывает на то, что они хотели бы город переименовать в Konigsberg, а в глубине души – присоединить его к Германии.

В профкоме института оказалась путевка в санаторий г. Зеленоградск. Секретарша была рада, что появился наконец-то охотник на эту путевку:

––Не берут, не хотят ни преподаватели, ни студенты покидать належанное, уютное и привычное рижское взморье и ехать в неизвестную Россию. – До этого в Зеленограде бывать не приходилось, знал только, что он у моря, в начале Куршской косы, в километрах тридцати от Калининграда.

Электричка, не такая ярко зеленая и не так хорошо помытая, как на Рижском взморье, а потрепанная, изрезанная, с треснутыми, а иногда и с выбитыми окнами после получаса дороги ввиду идущего справа, вдали, шоссе, укрытого некогда от авианалетов кронами буков, грабов и лип, приближалась к Зеленоградску. И впрямь зеленый град. Издали курчавится кронами деревьев, над которыми возвышается крыша водонапорной башни, похожая на каску-шлем кайзера Вильгельма. Школа со стадионом в предместье выдали приближение города. Поезд начал резко тормозить у первой привокзальной постройки – пакгауза и зеленого железобетонного туалета. И вот я в Зеленоградске – прежнем немецком Kranz.