Вечерами играл в волейбол, а с темнотой направлялся к морю. Легкая днем дорожка становилась незнакомой, из кустарника и деревьев звучали ночные трели неизвестных птиц или древесных лягушек. Опускаясь к морю, слышал все отчетливее и отчетливее сначала гул, потом он усиливался, а на берегу добавлялся шум перекатываемой волнами гальки. Море пахло. Воды вздымались и опускались, приближаясь к берегу, распластывались. Тонкий клинышек воды с пеной по всему бесконечному берегу с его гальками и песками засасывался морем, как поцелуем, и исчезал. Оставалось темное пятно. Море и воды кончались берегом. Все море и берег освещала луна, а с навеса по прибрежным водам шарил луч пограничного прожектора.

В один из последних вечеров одинокий и грустный Павел спускался к морю. В душе печалился, что в пансионате не оказалось притягательной девушки, к которой захотел бы подойти, которой хотел бы сказать и обязательно нашел бы приятные фразы. Но ни одна не тронула взгляда, а тут уж не до звучания душевных струн.

За одним из поворотов, на небольшой каменистой площадке, под уходящей вверх стеной горы, горит костер, сидят и разговаривают две девушки и парень. Проходя рядом, Павел услышал от одной из них:

––Неужели к морю в такую тьму идете?

––Да, к морю, а куда же еще тут деться? Ни кафе, ни танцев, все далеко за горами.

––Если бы и захотели, сегодня и за горами, у соседей, не танцевальный вечер. Присоединяйтесь к нам.

Свет костра позволил разглядеть бутылку вина. Павел смущенно произнес:

––Спасибо за приглашение, но у меня ничего при себе нет для компании.

––Ничего, всем хватит, ободрила его та же девушка.

Павел присел на корточки, молодой человек протянул ему стакан вина. Павел сказал тост за милых девушек, разглядеть которых из-за темноты было невозможно. Но какое значение это имело. Его спасли от одиночества, приютили неприкаянного. Спасибо им за это, какими бы они ни были. Все трое оказались из Ленинграда, остановившую меня девушку звали Валя. Вино уже кончилось, свежело, было поздно, решили пойти купаться. Павел с Валей пошли к воде. В свете прожектора и луны Павел увидел простое русское лицо Вали и приятные округлости там, где им следовало быть. Проплыли немного, повернули назад и навстречу друг другу, встали на дно и приблизились. Не обнять Валю было нельзя, и не поцеловать тоже. Так и случилось. Стыдно только было глазастого и близкого луча прожектора, далекая луна казалась союзницей. Павла охватил озноб, он начал дрожать, чуть ли не стучать зубами от нахлынувшего холода и еще чего-то. Объятия Вали согрели и успокоили его. О ее друзьях на берегу они забыли.

Дорога в сторону дома радовала Павла, и когда он сел в купе, и когда смотрел на море во тьме и огни на станциях, он мысленно радостно обращался к морю “прощай Черное”. Через сорок часов он будет дома! От радостного состояния его отвлек звук храпа соседа на нижней скамейке купе. Тот спал на спине, но рассмотреть лица было нельзя – в купе было темно. Павел устроился напротив, и как прежде, в счастливом состоянии в надежде уснуть. Сон не шел толи от радости, толи от перестука колес. Сосед мерно похрапывал. Павел завидовал ему, как и всем кто умеет спать в поезде или в автобусе. Дорога тогда кажется короткой. Но сон не шел. Тогда Павел взвалил причину бессонницы на соседа.

––Это его храп не позволяет уснуть. Как быть?

Протянул руку и толкнул соседа. Действие возымело результат – храп прекратился. Павел лежит, чувствуя, что сон вот-вот придет к нему. Храп возобновился. Снова ткнул рукой, но чуть сильнее – есть результат. Через короткое время – снова звуки. Тогда Павел, отбросив интеллигентную мягкость, со злобой пнул соседа ногой. И так, при пинках и толчках Павла, поезд продвигался на Север. Измученный работой руки и ноги, Павел наверно уснул. Проснулся уже ярким утром, сосед сидел на своем месте. Павел, не подавая вида о избиении его ночью руками и ногами, натужно произнес: