Шах наградил Ахсара за верную службу и добавил:

– Я жду тебя всегда – и в горе и в радости, ибо твердо знаю, врагами мы никогда не будем.

По щеке Хетэга текла слеза, душу его захлестнули радость и гордость за сына.

– Я думаю, ты не откажешься выпить по кружке хорошего осетинского пива за здоровье наших детей.

В комнату вошла шустроглазая девочка с подносом, на котором в кружках пенилось пиво, она молча поставила их на стол, рядом блюдо с сыром и хлеб, поклонилась и пошла к двери.

– Тайдула, а почему ты не поздоровалась? Ты не узнала меня?

– Я здоровалась с вами, князь, сегодня утром, но вы меня не заметили.

– Прости, девочка моя. Наверное, утром я был слишком рассеян, плохо спал после обильной еды.

– Я вас прощаю, князь. – Девочка быстро шмыгнула за дверь.

Кунаки рассмеялись.

– Ты знаешь, брат мой, что внучка твоя не один раз снилась мне в Ширване: то подсказала дальнейший путь, то уберегла от ненужного поступка. Есть в ней что-то загадочное, что понять мы своим умом не можем. Чувствую я, ждет Тайдулу большое будущее.

– О чем ты говоришь, мой дорогой друг? Знаешь, что ее ждет? Ждет мрак взрослой жизни. Народную молву не остановишь, в народе моя внучка слывет незаконнорожденной, от неизвестно какого отца. А я верю, что в жилах девочки течет благородная кровь и умна она не по годам. Мои братья по вере русские очень метко говорят: «На чужой роток не накинешь платок».

Девочка растет, скоро зацветет, как бутон прекрасной розы. Кто возьмет ее в жены? Разве что грязный босяк, который ленится у себя под носом вытирать.

Пиво пили, молча, радость в душе Хетэга сменилась на печаль. Паузу прервал Елбаздук:

– Не печалься, брат мой, даже из самых безвыходных ситуаций есть выход. Послушай меня и подумай. Отпусти Тайдулу со мной.

Хетэг поднял глаза, в них было отрицание.

– Не торопись, подумай, – продолжал гость, – ты знаешь, что мы и черкесских княжен отдаем на воспитание в другие семьи, так почему же я не могу взять на воспитание осетинскую княжну. Жена моя еще в силе, да ниспошлет ей Аллах здоровья, вырастит из нее настоящую царицу, а у царицы мужем может быть только царь. Мы еще будем пировать на веселой свадьбе Тайдулы.

Произнося эти слова, Елбаздук не знал, что они пророческие, но чувствовал – девочку ожидает большое будущее. Хетэг молчал, тщательно пережевывая сыр, боль не уходила из души, ломала его, не давала выстроиться мыслям. Усилием воли вытаскивал князь из груди тяжелую гирю и начинал понимать, что кунак предлагает ему лучший выход. Но как он расстанется с любимой внучкой – она ведь не только боль, но и услада души его.

«Однако боль маленькая перерастает в боль большую, – думал Хетэг, – наверное, прав брат мой. Прав! Надо решаться. Я буду тосковать, но девочке будет лучше, не обидит ее кунак, никогда не обидит».

И, словно утверждая его мысли, Елбаздук заключил:

– Молва народная не сможет перевалить через горы, разделяющие нас, она утонет в разнице наших языков и со временем унесется бурными водами Терека.

– Спасибо, мой дорогой! Я счастлив иметь такого брата, как ты. Помни всегда – моя жизнь принадлежит тебе!

Ночь перед новым этапом похода Узбек проводил с Лейлой. Красавица сияла самой яркой звездой среди звезд ночного неба, была неподражаема в любовных ласках, лунный свет радости и неги укутывал хана, страсть стелила мягкую постель.

Ночной сон был коротким, но крепким и полноценным. Узбек проснулся бодрым, Лейла сидела рядом, гладила его лицо и тихо-тихо пела ласковую арабскую песню. Хан обнял ее.

– Нежная, обворожительная моя, сегодня в повозке ты поедешь не одна, с тобой поедет девочка, внучка князя Хетэга.