Луиза переваривала с тяжёлым сердцем. Позвав Блэкшир, в первую очередь она учитывала, какой скандал разразился вокруг неё после развода и, полагаясь на горький опыт Мэри (не считаемый горьким самой миссис Блэкшир), хотела убедиться, что катастрофу ещё можно избежать или по крайней мере узнать, как вынести всеобщий позор.

– Но, Мэри… Что скажут люди?! Она так молода, а уже разведена! Они будут мыть ей кости до седьмого коления. Я не смогу вынести жестокую опалу общественности.

– Да, мыть будут. С превеликим удовольствием и звонким причмокиванием, – Мэри захихикала, сменив ноги. – Но какая к черту разница, если ваша дочь повесится на первом гвозде вашего дома?

– О Боже, вы сгущаете краски! Разве она пойдёт на такое?!

– А разве мало жертвенных смертей от принужденной любви? Вы, Луиза, слишком мало времени уделяете некрологу. Говорю я вам, лучший способ избавиться от хандры – завести новую хандру! – миссис Блэкшир аккуратно встала, придерживаясь за ручки кресла. – Как понимаю, после удара по мужскому самолюбию Фрэнк не станет содержать её, и Эмме придётся устраивать свою жизнь. Для уверенности в себе ей нужно увлечение. Оно защитит разум от действия пересудов. Они останутся без внимания, и ваша дочь перенесёт развод, как лёгкую простуду.

– А как же я? – грудь миссис Морган сдавило неприятное чувство, и она снова занесла ладонь к сердцу. – Как мне уберечься от бесконечных пересудов? Как выдержать натиск клевещущих языков?

Миссис Блэкшир таинственно улыбнулась.

– «Отрубите» их и бросьте собакам. Те их с радостью проглотят.

После разговора с матерью Эмма О'Брайн вернулась в апартаменты на Сен-Клод. Медлительный дворецкий с непроницаемой миной отворил ей, спрашивая:

– Подавать ужин в столовую, мадам, или в гостевой холл?

– Я не буду ужинать, – вяло сказала Эмма, направляясь к лестнице, укрытой светлыми индийскими коврами. – Фрэнк дома?

– Мистер О'Брайн ещё не возвращался, – с американским акцентом ответил дворецкий.

– Тогда я дождусь его.

– Будут ещё указания?

– Нет, ты свободен, Дональд.

Эмма поднялась на второй этаж, где помпезная заносчивость интерьера сменялась тонкой аристократичностью. Всё ей нравилось в двухэтажном особняке: портреты знаменитой династии Генриха VI в золоченных рамках; чиппедейловская мебель, тёмная и органичная; вместительные светлые комнаты с преудобными диванами, креслами и широкими кроватями, соблазняющими по утру отложить пробуждение на минуту – другую. Напичканный мелочами высокого стиля монарших приёмных, без которых вполне можно обойтись, дом в бежевом фасаде на Сен-Клод с оранжевой черепицей и коринфскими колоннами, достался отцу Фрэнка по милостивому подаянию умирающего пациента – Джеймса Брекли, дальнего потомка английской династии Брекли. По счастливой случайности Чарли О'Брайн познакомился с ним на одном из светских сборищ на Пикадилли в Лондоне. Мистер Брекли заинтересовался образованным врачом-терапевтом и призвал его на помощь, когда форма неизлечимого склероза свалила Брекли с ног. Безо всякой корысти Чарли О'Брайн – добродетельный специалист широкой души, проводил сутками подле семидесятилетнего потомка аристократии. И мистер Брекли до своей смерти успел запечатлеть имя Чарли в завещании. Таким образом, приличное состояние в банке, дома на Сент-Ион и Сен-Клод в Ля-Мореле попали в руки отца Фрэнка, который долгое время ходил к адвокатам, проверяя законны ли подобные завещания. Как выяснилось позже, родственников у старика не было и вполне понятно, почему тот обогатил врача, не щадящего себя ради христовой цели помогать больным и немощным.