– Ну, ты как? – спросил Хохол как ни в чем не бывало. – По шашлычку? Под водочку?

– Да нет, – небрежно ответил Монгол, – поеду я. Чего я тут не видел? Так что Магомеду-то сказать про тебя?

– Не понял? – Хохол сделал удивленное лицо. – А чего насчет меня? Хохол он как был тут, так и есть! Мне как-то фиолетово, кто там правит. Магомед же пока за Фому остался за делом смотреть, а мне что Фома, что Магомед. Мне лишь бы крыша была!

– Ну это-то да, – кивнул Монгол. – А как насчет должка?

– А-а? А, ну как же! Базара нет, я слово держу. Ты, это… Магомеду скажи, чтобы в голову особо не брал. Это так, временная заминка была. До конца недели сквитаемся, зуб даю!

– Ладно, я тебя понял, Хохол. Дело в общем-то решенное, никто тебя обижать не собирается. Эта дыра как была твоя, так и остается. Будут проблемы, ты только свистни. Но и ты смотри на будущее, Хохол…

– Заметано, Монгол! Я же сказал.

Хохол стоял и смотрел, как визитер одевается, потом садится в машину, разворачивается. Черный кузов внедорожника еще некоторое время мелькал среди деревьев, а потом и звука мотора стало уже не слышно.

– Ну что, братва! – весело крикнул Хохол своей компании. – Гуляем или как? Кто у нас на разливе?

Фома сидел в умывальной комнате на низком табурете, на который ему предусмотрительно подложили мягкую подушечку. Ноги стали у него частенько ныть по вечерам, и старый вор любил их попарить перед сном в горячей воде с ароматическими солями. Для этих целей шестерки готовили ему низкую раковину, используемую для мытья ног. В ней затыкали слив, наполняли ее горячей водой и усаживали Фому рядом на табурет.

В отряде уже прошло два часа после отбоя. Зэки мирно посапывали и похрапывали на двухъярусных металлических кроватях в общем помещении, и только две тени торчали перед дверью умывальной комнаты, охраняя смотрящего во время принимаемой процедуры.

В личной охране большой необходимости не было, потому что на зоне Фому чтили за авторитета и подчинялись ему беспрекословно. Если раньше эти два здоровенных парня и выполняли какие приказы Фомы, так только для воспитания кого-то из дебоширов и пресечения беспредела в отношении опущенных, живших своим маленьким мирком у дверей общего туалета. У Фомы был полный доверительный контакт с «хозяином» – начальником колонии. Тот не лез в дела Фомы, смотрящий обеспечивал ему полный порядок среди осужденных. Такой баланс всех устраивал.

Фома доброжелательно похлопал согнутую спину Ворчуна, который подлил ему в ноги горяченькой воды. Вид у старого вора был блаженный и расслабленный. Он лениво поднял руку и пошевелил пальцами. Крючок с готовностью извлек из пачки, лежавшей на раковине, сигарету и вставил ее между пальцами руки Фомы.

– Вот, ребятки, – затягиваясь слабеньким «Винстоном», изрек старый вор, – доживете до моих лет, тогда поймете, как мало нужно старику для полного счастья. Ты не хихикай, Крючок, не хихикай. Ты еще не понимаешь. А будешь хихикать, так и не поймешь совсем. Не доживешь.

Крючок мгновенно согнал с лица идиотскую улыбку. Он понял, что Фома видит его лицо в зеркале. Его последние слова могли быть шуткой, а могли и не быть. Фома – личность непонятная, непредсказуемая. Никто не знает, что у него на уме, что кроется порой за этим ленивым равнодушным выражением безбрового бледного лица. Вроде мягкий тихий старик, но Крючок-то знал, насколько Фома жесток, насколько он готов на любой самый страшный поступок и приказ для достижения собственных целей.

Поговаривали, что Фома в молодости и человеческого мяса отведал. Подбили его тогда мокрушники на побег из якутской зоны, а места там дикие, от одного жилья до другого месяц можно топать, да по болотам и непролазной тайге. И заблудиться там легче, чем высморкаться. По молодости Фома, говорят, не понял, что его и еще одного паренька с собой мокрушники взяли не из уважения, а как еду. Бр-р! Крючка передернуло, когда он вспомнил эти байки про Фому.