Поезд еще не успевал доехать до окраин Бад-Эмса, а я уже бросался к окну и прижимался к стеклу своим курносым носом. Взволнованный и совершенно завороженный, я смотрел в окно. С каждой поездкой напряжение внутри меня росло с новой силой. Вот-вот должен был показаться город, который начинался огромным белым зданием высотой в три этажа, с полутора сотнями зарешеченных окон, с угловой черепичной крышей, увенчанной несколькими остроконечными башенками, – все это было для меня воплощением гармонии и величия. Меня каждый раз охватывало необъяснимое и неотвратимое очарование. Я чувствовал живое дыхание далекой интуиции.

Даже ребенком я любил бывать на улице, на природе, на широком просторе. Я подолгу играл со своими друзьями, бродил по диким окрестным лесам и лугам. Эту идиллию омрачала необходимость ежедневно ходить в школу, к которой я не испытывал особого интереса. Это c потрясающей предсказуемостью выводило из себя моего отца, который желал мне лучшего будущего. Наш семейный дом отец построил почти в одиночку, своими руками; по ночам он трудился в железнодорожной компании, а днем подрабатывал мастером-портным. Жизнь научила его, что без упорного труда и самоотдачи ничего не добьешься. Таким образом, глубокий и постоянный конфликт моего детства уже был запрограммирован во мне. Когда я возвращался домой из школы, соседские мальчишки гоняли мяч перед нашей столовой и кричали: «Лота, выходи, айда играть в футбол!»

Тогда ничто не могло меня удержать; я ерзал и хотел гулять. И правда: кто, оказавшись перед таким соблазном, захочет сидеть дома и делать уроки? Тогда отец терял всякое терпение и высказывал все опасения за мое будущее; его увещевания всегда заканчивались стандартной фразой: «Если ты не будешь стараться усерднее, то тебе придется работать на стройке, махать лопатой и мотыгой».

Разве это не адская угроза для беззаботного мальчика?

Нередко после таких мрачных пророчеств я убегал, чтобы поразмыслить где-нибудь об угрожающем будущем, которое, казалось, отбрасывало на меня свою темную тень. Однажды днем, сидя на балконе нашего дома, я позволил себе погрузиться в эти тяжелые мысли. Внутри меня становилось все тише и тише, и внезапно я ощутил, как растворяются границы моего маленького и худого мальчишеского тела. Мне казалось, будто я становлюсь бесконечным и всепроникающим, сливаясь с холмами и небесами наверху в единую сущность. Все окружающее, казалось, было окутано ослепительным светом, и я почувствовал, как изнутри поднимаются слова: «Тебе не о чем беспокоиться, потому что у тебя будет совершенно особое призвание и ты совершишь великие дела, которых сегодня даже не существует». Я услышал это не так, как обычно слышал голоса людей, говорящих со мной; нет, это была абсолютно чистая мысль, которая возникла глубоко внутри и без какого-либо участия с моей стороны. При этом она полностью отличалась от любых мыслей, какие обычно проносились в моей голове. Я слушал этот внутренний голос, как будто кто-то делился со мной чем-то нежным, тихим и в то же время безошибочно узнаваемым. Слившись воедино с бесконечным чувством освобождения, которое пришло вместе с этим, я ощутил глубокое спокойствие и защищенность в бесконечном пространстве.

В другой раз я сбежал от такой громогласной воспитательной тирады отца в родительскую спальню и в отчаянии подошел к трехстворчатому зеркалу. Там стоял восьмилетний мальчик в шортах, с худыми ногами, светлым ежиком волос и несколько мечтательными и печальными голубыми глазами. Совершенно неожиданно, точно так же как в прошлый раз, из глубины меня донесся знакомый голос: «Ты будешь королем в еще неизвестном королевстве». Меня навсегда успокоили глубокая нежность и непоколебимая сила этих слов, а также мое детское доверие к ним.