Ибо и цвет – имя. Разве не то же самое можем сказать мы об именах дорог, колодцев, лиц? Или о языке морей, облаков, тончайших инструментов, изготовленных человеком? Как не вспомнить об именах, улавливающих облик человеческого тела, передающих рисунок улыбки, повадку зверя? Они выписаны цветами дыхания Божия, из реки Его, которая течет в моих жилах. Путь к ней проходит через каждое из имен. И не надлежит ли нам обратить слух к любви, которой веет от них? Всякая любовь отмечена знаком причастия и пробуждения памяти. Некогда я оставил страну, в которой я был на ты со всем творением. Я мог сказать Ты, даже не зная Тебя, благодаря вещам, сотворенным Тобою для меня, к которым Ты дал мне прикоснуться, которые позволил созерцать, а затем и творить заново из образов, дарованных мне, озвученных (или выписанных) Твоим Словом.

Правда, между именами сущего и их сутью не существует подобия (о чем предупреждал еще св. Василий Великий). Подобия нет, но имена, данные человеком, оставляют свою печать, как бы оттиск на них. По ступенькам первых слов-оттисков, немногих, но воспринятых в качестве небывалого дара, можно двигаться к Тому, Кто приносит их мне: от дерева к траве, от ребенка к женщине, от неба к тому, что не вмещается небом. Этот путь ведет к Тебе, Слову, Лику, Спасителю, Тому, Кто спрятан в сердцевине всякого слова, которое мы по Твоему благословению открыли. Самые простые слова образуют алфавит, которому Господь научил нас. И за звучанием всякого слова не слышится ли непроизносимость тайны Отца?

«Живая вода говорит во мне, взывая изнутри: иди ко Отцу», – писал св. Игнатий Антиохийский на пути к мученичеству.18 К Отцу несет меня поток некогда произнесенных имен, вытекающий из рая. Эти слова были совсем юными и уже вполне созревшими. От них исходила энергия Того Художника, Который создал смысл их прежде произнесения. Когда они были сказаны, каждая вещь, которой они касались, откликалась: вот я! Всякая тварь говорила: «Посмотри на меня, прикоснись ко мне. Поговори со мной, дай мне имя твоей любви. И научи меня говорить!» Всякое слово заключало в себе весть совершенно особую, личную, и Бог ходил во время прохлады дня (Быт. 3, 8) среди этих вестей. Не записана ли тайным шифром история Адама в Эдеме на том языке, на котором мы разговариваем?

Поток воды живой орошает мир вокруг нас и шепчет нам что-то весной и летом, зимой и осенью. Та вода наполняет каждое слово подлинностью, когда мы открываем ее исток. Как только этот исток открыт, человек становится дверью, устьем, через которое живая вода омывает все бытие. «Человек – пастух бытия», – говорит Хайдеггер в «Письме о гуманизме». Если же мы захотим выразить это более точным, существенным образом, не прибегнем ли мы к именам, которые Иисус избрал для себя? Я – дверь овцам. Я – пастырь добрый. Я – источник воды живой.

Бог наделил Адама способностью схватывать и обозначать первоначальную красоту мира свободными человеческими именами. Однако самым большим из Его даров была способность к раскрытию собственного Его имени. Оно дано нам с самого начала. Дано в памяти, в интуиции, в речи, сокровенном лике, утаенной красоте, которая поджидает нас всюду. Это имя нужно уметь найти на забытой родине слов. Ибо каждое приближение к имени Божию ведет нас к истоку непостижимой, словно скрывшейся красоты, растворенной вокруг. Эта красота пребывает с нами всегда, хотя приоткрывается изредка. Когда мы находим ее следы, в нас просыпается горечь, что мы пришли слишком поздно. Время встречи с ней всегда позади, но и по неизреченной милости всегда впереди – в нас самих.