Ты хоть на минутку заткнешься, а? говорит она. Ну разок хоть? Думаешь, он убитый? Думаешь, я его убила?

Колли рьяно мотает головой. Затем трет лицо, словно втряс в него новую боль. Ты его срубила, это да. Он вполне дышал, когда мы его бросили.

Я его тем камнем крепко стукнула. Если и не помер, он, может, смертельно ранен.

Мысленно видит она, как бледнеет на дороге Боггз, сидит, шерсть на суставах пальцев седеет. Приходится лечь с превеликой неспешностью, руки у него слабнут, а лицо белеет – отливает от него кровь…

Мне надо вернуться, говорит она. Проверить, не помер ли он.

Уже вскочила. Я вернусь, слово даю.

Нельзя, говорит он. А ну как поймает он тебя? Тянет взгляд, словно хочет схватить ее за сердце. Не бросай меня тут одного.

Она всматривается в него – как он сидит, весь скрючившись, развенчанный из мужчины в мальчишку. Лицо с одного боку напухло.

Надо.

Она промчит по воздуху, словно сам ветер, тайная и незримая. Как свет, что проницает все без шума, без касания. Так бережно, как бабочки, что трепыхаются у нее в животе. Вот бы снова полил дождь, чтоб заглушить этот шум у нее в голове.

Путь назад приходится продумывать, бо путь незнаком. Словно это не она проделала его чуть ранее, а кто-то другой. Тень. Тот тайный некто, кто мечет камни из стен. Лицо Боггза видит она повсюду, слышит безмолвие его смерти и созревание погони. Проходит мимо перелеска и глазеет на звездчатость мокрых следов, свежих, какие оттиснули они в проселок, но памяти о том, как эти следы оставила, у нее нет. Затем видит ее, граничную стенку вдоль дороги. Подбирается к ней на четвереньках, словно какое жвачное, думает она. Страшась глянуть поверх, узреть неизменяемую данность, что есть в сем мгновенье, какое не может быть иным. Пригибается и ждет долгий миг, считая каждый вздох. На десятом вдохе выпрямишься, и ни вдохом раньше. На шестом вдохе она вдруг выпрямляется.

Тела нет. Вообще никаких следов Боггза, ни капли крови даже.

Камень вложен обратно в стену.

Хижина ничейный горб, крыша ввалилась или проломлена[15]. Глинобитные стены постепенно возвращаются в землю, но на одну эту ночь сгодится. Есть мертвый огород, вид у него такой, будто его пожгли, и Грейс с Колли распинывают его в поисках какого-нибудь старого клубня. Она достает спичку, чтоб распалить хворост, они устраивают костерок, укладываются в нишу, где когда-то была кровать. Грейс жмется к Колли, над ними широко раззявлена пасть мира, свешены языки звезд, небо чародейски отделалось от дождя. Неподалеку слышится рев реки. Грейс перетирает листья щавельника и прикладывает Колли к лицу. Вот, говорит. Взгляд у Колли расплывчат, в голосе дрожь. Тело словно выжато из собственной оболочки.

Грейс почти засыпает, когда слышит его шепот. У меня есть план, говорит он.

Какой?

Я стану отравителем лошадей. А ты станешь ходить из города в город за мной следом и вылечивать лошадей обратно.

Но я ж ничегошеньки про лошадей не знаю, куда там про снадобья. Ты от того удара дурной стал, что ли?

Сон приходит к нему быстро, словно свечу задули бездымно до тьмы. Голова его покоится поверх Грейс. Сама она спит под пенкой сновидений, что разлетаются, как птицы, и Грейс просыпается в бескрайнюю ночь, полноту холода и на долгий клык голода. В тяжелую жуть ощущения, что не поспала ни мига. Мы как мертвые, думает она, с прошлым, но без будущего. Я умерла и забралась в землю моей могилы. Когда была она жива, были тепло, и еда, и смех, все то давнее и знакомое, лица младших и мама, которой Грейс еще была нужна. Но теперь мама с ней покончила. Быть уж такой ненужной, но Колли-то нужен, разве не за тем мама Боггза послала, чтоб он забрал Колли домой? Теперь ее осеняет, что поутру она обязана сказать ему, ты отправляешься домой, потому что ты должен, потому что это все ошибка. Великое приключение, на память. Она доведет его до самых болот, а дальше отправит одного. Пошлет его домой, чтоб уберечь себя от Боггза.