Батюшка вышел в часовенку, помолился и, вернувшись, задумчиво сказал

– Иконы «ТРОЕРУЧИЦЫ» нет… Не переживай. Такой образ на Афоне у монахов вместо игумена был, вернется Пречистая, с помощью к нам вернется, я не сомневаюсь, услышана наша молитва… А ты иди и помалкивай.

– Благословите, батюшка, маловера болтливого, – сконфузился сторож.

– С Богом иди и молчи – улыбаясь, благословил Иоанн.

Успокоенный и удивленный поплелся старик в деревню. Вокруг такой разгул безбожия, а у отца Иоанна и тени сомнения нет, вот это силища, вот это дух! С такими думками он и зашел в деревню. Его отвлек сильный толчок в спину

– Дед, чего спишь на ходу, пошли быстрей, там что-то у храма случилось, народ собирается…

Сторож проявил такую прыть, что все вокруг только ахнули, а он уже был на месте. Расталкивая зевак локтями, пробрался к крылечку и, охнув, бухнулся на колени. Стянув картуз, подполз к мешкам, стоявшим у храма и стал заглядывать в каждый. Три первых были с посадочной картошкой, остальные три с пшеницей. Емельяныч запустил руку в содержимое последнего мешка и, на удивление всем вытащил икону, пропавшую ночью. Умываясь слезами, он воздел руки к небу, комок в горле не давал произнести ни слова…

Шел 1938 год. Батюшка все чаще говорил о неизбежности ареста. Дома проводились беседы с детьми о тех трудностях и лишениях, которые их ожидают. Слухи о нечеловеческих расправах над семьями священнослужителей все чаще доходил до прихода. Иоанн и Анна рассказами о гибели Царской семьи подкрепляли своих детей.

На день рождения батюшки все ушли в лес, на службу, Серафим и Николай, им уже было почти по три года, знали к этому времени службу наизусть, сославшись на плохое состояние от того что, вчера перекупались в речке, остались одни. Когда же все вернулись домой, то обнаружили, что малыши решили сделать батюшке подарок. Они взяли рисунок со скитской церквушкой и перерисовали ее, насколько это для их возраста было возможно. На удивление получилось похоже. Иоанн обоих сгреб в охапку и расцеловал. Теперь было два рисунка церкви, даты 1890 года и 1938 года (Николай и Серафим).

Как-то в один день августа месяца пришли скорбные вести о семье брата матушки Анны и старшей сестры отца, Иоанна. Отслужили панихиду, вечером все собрались за столом, вдруг сразу расплакались Вера и Люба. Когда спросили о чем их скорбь, девочки открыто признались, что боятся, все понимали, что семью ждет. Боятся, что ссылка и лагерь их могут сломать, и они предадут самое дорогое – Господа.

– А вы просите у Него, чтоб Он этого не допустил, Он все и управит на ваше спасение, ведь только с Господом мы все, а без Него – ничто. И только один Господь никогда, ничего не осквернит.

Федор показал Софочке в лесу дупло в старом дубе, сказал запомнить это место и пообещал, что там она найдет все необходимое, если что случится. Вообще, за три года проживания вместе трио Люба, Федор и София научились понимать друг друга не то, что с полуслова, с полу взгляда, они очень берегли друг друга.

В начале сентября у Серафима, Любы и Веры случился дифтерит, детвора угасала на глазах, все понимали, что это конец, скоро будет арест.

Батюшка причащал их каждый день, больше они ничего не принимали, пища и вода вызывали у них сильные приступы удушья или рвоты.

Первая уходила Любушка. Она держала за руки родителей и тихонечко говорила

– Я так боялась, что вас люблю больше Господа… А теперь понимаю, что это Он мне дал такую семью и все, что было у меня хорошего. Вот и сейчас по Его большой любви я умираю и не боюсь, это Он сделал, вы со мной и мне ничего не страшно. Спасибо, Господи, иду к тебе… – и ее ладошки безжизненно обмякли.