Отмеченные тематически-мотивные особенности дружеской переписки Булгарина корреспондируют с особенностями эпистолярной стилистики. По сравнению с профессионально-деловым письмом значительно расширяется диапазон включенной в дружеское письмо иноязычной лексики: наряду с преобладающими французскими словами и выражениями Булгарин активно пользуется заимствованиями из латыни, немецкого и польского языков. Немецкий язык нередко служит для характеристики остзейцев, воссоздает их живую речь. К польскому (поговорки, формулы вежливости и проч.) Булгарин обычно обращается в письмах к корреспондентам, в той или иной степени понимающим польский язык, – Кукольнику, Стороженко. В письмах корреспондентам, не знающим польского языка, Булгарин, как правило, дает перевод или русский эквивалент: «У поляков есть пословица: “Kraść milione, a kochać się w królewnie”, т. е. уж если красть, то миллионы, а влюбляться, так в королевну!» (Гречу, с. 176).

Функции иноязычных включений многообразны – нередко в одном письме Булгарин может обращаться к разным языкам и разным культурным контекстам. Так, в попытке культурной и профессиональной самоидентификации он стремится отделить европейское в себе и в адресате от непросвещенного – восточного: «Но я неспособен к воейковщине и мелочам азиатским (verstehen?[32]) <…> чтобы по приезде моем, представляя, сказали: “C’est M-r de Bulg[arin] Redacteur des archives du Nord et du feuilleton litteraire[33], etc.[34]”» (Гречу, с. 169). Культурно-идентификационную функцию выполняют и апелляции к цитатам на языке оригинала, и французские поговорки. Потрясенный арестом А. Н. Греча, Булгарин обращается к Библии, немецкому и французскому языкам, обосновывая свою позицию как норму для европейца и христианина (с. 206–207).

Более сложным по составу по сравнению с профессионально-деловой перепиской оказывается и паремиологический и цитатно-реминисцентный план дружеской переписки, как и круг вызываемых им ассоциаций. Библеизмы и отсылки к Священному Писанию используются Булгариным как в иронической функции, подобно арзамасскому письму, так и в прямом смысле, в том значении, какой они имеют в источнике. Многочисленные литературные реминисценции в зависимости от установки создают свободный, близкий к разговорному, ироничный или обличительный стиль. (О лифляндцах: «Я им, как король Лир своим дочерям: отдал мое царство – т. е. сердце, а они в него просто накакали!» (с. 473).) Среди любимых цитат – неверно приписанные кронштадтскому знакомцу (возможно, впервые услышанные от него) А. Ф. Кропотову строки из В. К. Тредиаковского («Плюнь на суку, / Морску скуку!») и пословица «Варвара мне тетка, а правда сестра»; по словам П. А. Каратыгина (с неверным указанием в качестве источника романа Свифта), это была любимая поговорка Булгарина[35]